У Кошки Девять Жизней

Жизнь показала Васе самую мерзкую, самую отвратительную из своих физиономий. Ему сказали уже, что всё решено - Оля выходит замуж. И осталось обратиться к самой древней утешительнице неудачников - бутылке.

Но сам Вася считал, что его история ещё не закончена. Если он не сумел зарезать эту подлую, дешёвую тварь, то осталось последнее: засадить нож в её хахаля.

В пьяном тумане Вася раздумывал: наверняка он, хахаль - не такой уж гад, даже наверняка он - хороший парень; а почему нет? И в том, что случилось не виноват никто. Не виновата Оля, не виноват он сам. Просто люди - это дикие, кровожадные звери, бегающие по каменно-кирпичным джунглям больших и маленьких городов. Они прячутся, в темноте сверкая зубами, хватают и с аппетитом едят друг друга. "Добра" и "зла" нет. Нет в природе. Съешь ближнего своего, чтобы не умереть от голода. Съешь, чтобы жить самому. Съешь, или он съест тебя. Это жизнь. И это война. Бесконечная война каждого, которая начинается рождением и заканчивается смертью. Законы у этой войны - открыто подлые, но их придумал не Вася. Войну такую тоже не он придумал.

Протрезвев на четвёртый день, Вася понял - пора. Пора убивать.

Голова гудела. Хотелось повеситься. Но это - как всегда. Это - похмелье.

Вася разделся до пояса и пошёл в ванную. Здесь он мыл физиономию ледяной водой. Долго вытирался.

Наконец почувствовал, что привёл себя в относительную норму.

Дома никого не было: мамаша где-то гуляла вторую неделю. Или, может, сидела в милицейском отделении - такое тоже могло случиться.

Вася достал нож из кармана своих трудовых штанов. Нажал кнопку. Лезвие прыгнуло наружу. Он держал нож и смотрел на него несколько минут - привыкал. Лезвие дрожало. Вася сжал рукоятку сильнее: рука задёргалась ещё больше.

Он закрыл нож и спрятал его в кармане. Вернулся на кухню. Сел за стол. Здесь стояла бутылка водки, наполовину опорожнённая. Вася налил полстакана. Вдохнув и выдохнув, оглушил залпом. Потом сжал кулак. Разжал... Дрожь была уже не такой заметной.

Вася налил ещё полстакана.

Глава 27.

Игорь закончил уже свою обеденную сосиску с булкой и сейчас тянул приторно крепкий, ещё не остывший кофе. Он разглядывал иномарку, припаркованную на другой стороне улицы и думал о том, что, вот, у него такой машины, наверное, никогда не будет. Для этого нужно родиться заново: у толстого и лысого папочки с короткими кривыми ножками - банкира или премьер-министра чего-нибудь.

Потом вспомнил Таню. Он часто думал о ней в последнее время: вспоминал, как она смотрит, как говорит, как изредка улыбается...

Он не знал человека, сидевшего за соседним столиком, и понятия не имел, что тот внимательно за ним наблюдает.

...Майор Федеральной Службы Безопасности Петренко приехал в Нальчик позавчера. Он находился здесь абсолютно неофициально. У Петренко были свои, личные, счёты с Таней. Так он, по крайней мере, считал. Пуля, которую майор Петренко получил несколько лет назад под мостом, в Туапсе, напоминала о себе до сих пор. И он, наконец, понял: только убив, наконец, эту подлую, проклятую тварь, он сможет избавиться от жуткой, ноющей боли.

Узнав о том, что бывшая сотрудница ФСБ Таня Соколовская объявилась, вдруг, в Нальчике, и сотрудник, вычисливший её, в итоге погиб при очень странных и совершенно неясных обстоятельствах: Петренко понял: его час наконец пробил. Ни медля и не откладывая ни одного дня, майор Петренко взял отпуска за свой счет и отправился в Нальчик. Наконец-то! Справедливость восторжествует! И эта отвратительная, гнусная девка наконец-то получит своё - получит за все его земные и неземные страдания!

Сейчас он сидел за столиком в этом плебейском кафе и наблюдал за Игорем. Чёткого плана в его голове ещё не было: майор Петренко пока только осматривался в новом для него месте. Он хорошо знал, что несколько человек из ФСБ находятся сейчас в Нальчике, и заняты они тем же, чем и Петренко; но он, тем не менее, всё же не стал искать с ними контакта. Майор Петренко решил действовать в одиночку.

Он проглотил таблетку аспирина: подлая пулевая рана давала о себе знать ежедневно. Запил кофе и заел сосиской. Кофе ему понравился, а вот сморщенную и состарившуюся сосиску майор нашёл отвратительною - такою же отвратительною, как и вся его жизнь. А, вообще, люди, не зарабатывавшие столько, сколько майор Петренко, и вынужденные довольствоваться такой гадостью в качестве обеда, всегда вызывали у него брезгливое сострадание. Он сам, лично, предпочёл бы голодать, чем питаться словно какой-нибудь смерд. Но сейчас просто не оставалось выбора: вынужденную таблетку нужно было закушать, дабы не раздражать и без того замученный неправильным питанием желудок.

Петренко встал и подошёл к стойке - за очередной чашкой кофе. Сделав заказ, он направился в туалет, который находился как раз позади того столика, за которым сидел Игорь.

Когда, застёгиваясь и кряхтя, Петренко планировал уже выходить из уборной, он замер, вдруг, и остановился. Этот голос он бы не перепутал ни с каким другим голосом в мире. Петренко даже и не поверил вначале.