У края темных вод

— Может, река нас свела, а не Господь, — пояснила Джинкс.

— Разве это не одно и то же? — спросил преподобный Джой.

— Может быть, но если это одно и то же, то река, что собрала нас всех за стаканом чая, может и утопить, или водяная змея укусит, — рассудила Джинкс.

Преподобный Джой ухмыльнулся ей в ответ. Выглядела Джинкс просто жутко, мы все выглядели жутко, одна только мама ничего — но ей не пришлось выкапывать два трупа, сжигать один из них в печи для кирпичей, тащить кучу вещей до лодки, грести и работать шестом. Мы трое от всего этого малость притомились. Но Джинкс извозюкалась больше всех, в ее хвостиках запутались сосновые иглы, штаны были в грязи и в иле. Я подумала: когда она встанет со стула, в грязи, которую оставит на стуле ее задница, можно будет посеять изрядное количество кукурузных зернышек, а по бокам устроить огуречные грядки.

— Похоже, не очень-то ты веришь в Слово или в Сердце Господне, — все с той же улыбкой заметил преподобный Джой.

— У меня есть на этот счет собственное мнение, — сообщила Джинкс.

У нее действительно имелось собственное мнение, и я была достаточно хорошо знакома с Джинкс и понимала, что свое мнение она долго под спудом не удержит — достаточно малейшей провокации, и она все так и вывалит. Я бы предпочла, чтобы проповедник тем и удовольствовался, но, как вся его порода (а также политики), он не умел вовремя остановиться.

— Полагаю, ты из тех, кто требует чуда, прежде чем уверовать? — сказал он.

— Для начала неплохо бы, — призналась Джинкс. — Думаю, это помогло бы наставить меня на истинный путь.

Преподобный Джой засмеялся, но так, как смеются над проделками глупого котенка, и, кто знает, смеясь, он мог уже прикидывать, как бы засунуть котенка в мешок, добавить пару камушков и прогуляться к реке.

— Чудеса происходят каждый день, — заявил он.

— Вы хоть одно видели? — спросила Джинкс.

— Синешейка поет по утрам, — сказал он. — Солнце восходит. И…

— Мне бы чего-нибудь не столь ежедневного. Чего-нибудь поудивительнее, будьте добры.

— Не груби, Джинкс! — одернула ее мама.

После этого замечания улыбка внезапно слетела с губ проповедника и в комнате сделалось так тихо — можно было расслышать чириканье воробья вдали на вершине сосны. Надо бы, подумала я, отвести Джинкс в сторону и объяснить ей, что с верующими спорить нет смысла, потому что, если им не удастся тебя убедить, они будут вязаться к тебе со своими доводами снова и снова, пока ты не уверуешь, не солжешь или не наложишь на себя руки, только бы отстали.

Постепенно улыбка вернулась на лицо преподобного Джоя.

— Я знаю человека, который попал в ужасную аварию. Грузовик опрокинулся на него и раздавил ему грудь. Прежде чем его успели доставить к врачу, он скончался. Его подготовили к погребению, созвали родных — и, когда те собрались, мертвец внезапно ожил.

— Значит, он не умер, — возразила Джинкс. — Мертвые не оживают.

— Это было чудо.

— Он вовсе не помер, делов-то, — настаивала на своем Джинкс.

— Доктор сказал — умер.

— Доктор ошибся, — сказала Джинкс.

— Тебя там не было, — буркнул преподобный.

— А вы были?

— Джинкс! — повторила мама.

— Я не был, но знаю от надежного человека, — сказал преподобный.

Джинкс кивнула и отхлебнула чаю.

— И этот человек, на которого упал грузовик, он попросту слез со стола и жил себе дальше как ни в чем не бывало?

— Да, — сказал преподобный.

— Враз оправился?

— Нет, ему пришлось подлечиться, пока зажили ребра и грудь.

— Значит, — подытожила Джинкс, — для этого чуда понадобился врач, который его лечил, и понадобилось время, прежде чем он оправился от перелома груди или чего там у него было.

— Да, но Бог пекся о нем.

— Угу, — сказала Джинкс. — Пекся-то он пекся, но чего он хорошего сделал? И куда он отлучился, когда та машина наехала на парня? Чем таким важным был занят? Не, если это чудо, так пусть у меня задница белая станет.

— Джинкс! — воззвала мама, но Джинкс почти не знала мою маму и не обратила на нее внимания — ее уже несло: