У кромки моря узкий лепесток

В тот же вечер семья дель Солар позвонила Висенте Урбине. Их успокоило одно только его присутствие; он излучал рассудительность и твердость духа человека, который знает, как успокоить смятенные души, и общается с Господом Богом напрямую. Он выпил поднесенную ему рюмку портвейна и заявил, что хотел бы переговорить с каждым по отдельности, начав с Офелии, у которой к тому моменту распухло лицо и заплыл один глаз. Падре Урбина говорил с ней почти два часа, но тоже ничего не добился: ни слез, ни имени любовника.

— Это не Матиас, его не обвиняйте, — двадцать раз повторила Офелия, как заведенная.

Урбина, привыкший к тому, что его прихожане, беседуя с ним, столбенеют от страха, едва не вышел из себя перед ледяной твердостью девушки. Было уже за полночь, когда он закончил переговоры с родителями и братом грешницы. Он также расспросил Хуану, но та ничего прояснить не могла, поскольку даже не подозревала, кто такой этот таинственный любовник.

— Может, это Святой Дух, дорогой падре, — заключила она не без ехидства.

Предложение сделать аборт падре Урбина решительно отверг. Это преступление перед законом и чудовищный грех перед Богом, а Он единственный, кто распоряжается жизнью и смертью. Надо найти альтернативу, и в ближайшие дни он будет изучать этот вопрос. Самое главное — чтобы новость не вышла за стены дома. Никто ни о чем не должен знать: ни сестры Офелии, ни ее второй брат, который, к счастью, в данный момент исследовал тайфуны на Карибах. Урбина одарил советами каждого: Исидро следовало избегать применять к дочери насилие, ибо это может привести к роковой ошибке, а в такой ситуации особенно нужно сохранять благоразумие; Лаура должна молиться и участвовать в благотворительных мероприятиях церкви; Офелия — раскаяться и исповедаться, поскольку плоть слаба, но милость Божия безмерна. Затем падре отвел Фелипе в сторону и сказал, что тот должен стать опорой для семьи в это трудное время и что скоро он зайдет к нему в офис разработать план действий.

План падре Урбина отличался первозданной простотой. Ближайшие месяцы Офелия проведет подальше от Сантьяго, там, где ее никто не знает, а затем, когда живот уже невозможно будет скрыть, отправится для уединения в монастырь, где о ней позаботятся вплоть до родов и окажут духовную помощь, в которой она так сейчас нуждается.

— А потом? — спросил его Фелипе.

— Мальчика или девочку отдадут в хорошую семью. Я сам этим займусь. Тебе остается только успокоить родителей и сестру и проработать детали. Понятное дело, будут кое-какие расходы…

Фелипе заверил, что все возьмет на себя и компенсирует монахиням монастыря необходимые затраты. Он попросил только об одном: когда приблизится срок родов, получить разрешение для тети Терезы, монахини другой конгрегации, чтобы она могла находиться рядом с племянницей.

В последующие месяцы в семейном поместье в Винья-дель-Мар развернулся настоящий марафон молитв, обещаний святым, покаяний и актов милосердия со стороны доньи Лауры, пока Хуана Нанкучео занималась домашней рутиной и ухаживала за Малышом; к тому времени ему уже снова надо было менять подгузники и кормить с ложечки протертым овощным пюре; присматривала она и за несчастной девочкой, как теперь называла Офелию. Исидро дель Солар, оставшись в городском доме в Сантьяго, делал вид, что совершенно забыл о драме, которая разворачивалась у женщин вдали от него, уверенный в том, что Фелипе примет все меры, чтобы пресечь распространение слухов. Его больше беспокоила политическая ситуация в стране, поскольку она могла отрицательно сказаться на бизнесе. Правые потерпели поражение на выборах, и новый президент из партии радикалов собирался продолжить реформы своего предшественника. Позиция Чили во Второй мировой войне была жизненно важной для Исидро, от нее зависел экспорт овечьей шерсти в Шотландию, а также в Германию через Швецию. Правые стояли за нейтралитет — зачем во что-то влезать, рискуя совершить ошибку, — но правительство и общественность поддерживали союзников.

— Если эта поддержка воплотится в жизнь, продажи в Германии пойдут ко всем чертям, — то и дело повторял себе под нос Исидро.

Офелии удалось передать письмо Виктору Далмау с шофером, прежде чем того с треском выгнали с работы, а ее заточили в плен на природе. Хуана, ненавидевшая шофера, не имея иных доказательств, обвинила его в том, что она будто бы сама видела, как тот несколько раз шушукался с Офелией.

— Я говорила вам, хозяин, а вы меня не слушали. Этот хам и есть всему виной. От него понесла малышка Офелия.