У кромки моря узкий лепесток

Кровь бросилась в голову Исидро дель Солару, ему показалось, у него сейчас взорвется мозг. То, что парни, работавшие в доме, время от времени пользовали горничных, казалось ему совершенно естественным, но чтобы его дочь делала то же самое со слугой-индейцем, у которого все лицо в оспинах, было для него немыслимо. На секунду он представил себе свою дочь в комнате над гаражом, обнаженную, в объятиях шофера, этого оборванца, проклятого судьбой, этого сукина сына, и едва не потерял сознание. Он испытал огромное облегчение, когда Хуана объяснила ему, что шофер был лишь прикрытием. Шофера вызвали в библиотеку, где, громко крича, Исидро допрашивал его, требуя назвать имя виновника, угрожал посадить слугу в тюрьму, чтобы карабинеры избивали его до тех пор, пока он не скажет правду, а когда и это не дало никаких результатов, решил подкупить этого человека, но шофер ничего не мог ему сказать — он никогда не видел Виктора. Он только обозначил время, когда оставлял и забирал Офелию у художественной мастерской. Исидро понял, что его дочь вовсе не посещала уроки: пешком или на такси она из мастерской прямиком направлялась в объятия любовника. Проклятая девчонка была не так глупа, как он предполагал, а может, это похоть сделала ее такой изобретательной.

Офелии пришлось написать Виктору письмо, чтобы объясниться с ним, поскольку в последние минуты перед отъездом, когда она попыталась ему позвонить, он не отвечал ни дома, ни в «Виннипеге», а в их загородном поместье связи с внешним миром у нее не было; ближайший телефон находился на расстоянии пятнадцати километров. В письме Офелия сказала Виктору правду: ее страсть была похожа на опьянение, помутившее разум, но теперь она поняла, что он всегда будет несвободен и что препятствия, их разъединяющие, непреодолимы. В несколько себялюбивом тоне она призналась, будто на самом деле то, что она чувствовала к нему, было вовсе не любовью, а неудержимой страстью, которая увлекла ее новизной, но теперь она осознала, что не может жертвовать своей репутацией и собственной жизнью ради него. Офелия объявила, что на какое-то время уезжает с матерью в путешествие, а после, когда в голове у нее прояснится, подумает о том, чтобы вернуться к Матиасу. Письмо заканчивалось решительным «прощай» и предупреждением, чтобы Виктор никогда больше не пытался с ней связаться.

Виктор получил письмо Офелии со смирением человека, который этого ждал и был к этому готов. Он никогда не верил в то, что эта любовь восторжествует, поскольку, как говорила ему Росер еще в самом начале его романа с Офелией, это растение без корней, приговоренное к неумолимому увяданию; ничто не растет в сумерках тайны, любви нужен свет и пространство, чтобы заполнить его собой. Виктор дважды прочитал письмо и передал его Росер.

— Ты, как всегда, оказалась права, — сказал он.

Росер было достаточно беглого взгляда, чтобы она смогла прочитать между строк, что за смертельной холодностью Офелия едва сумела скрыть плохо сдерживаемый гнев, и тогда она попыталась понять, что именно заставило девушку написать это письмо. Неверие в то, что у их с Виктором отношений есть будущее? Или это просто каприз легкомысленной сеньориты? Ни то ни другое предположение не годилось. И тогда Росер догадалась, что семья заперла девушку, постаравшись скрыть срам беременности, но не стала делиться своими подозрениями с Виктором, она подумала — это слишком жестоко по отношению к нему; зачем мучить его лишними сомнениями. Она чувствовала к Офелии симпатию и жалость одновременно, та была так уязвима и так наивна; похожа на Джульетту, захваченную вихрем незрелых страстей, только вместо юного Ромео она встретила закаленного жизнью мужчину.

Росер положила письмо на кухонный стол, взяла Виктора за руку и привела его к дивану в гостиной, единственному уютному месту в их скромном жилище.

— Приляг, я помассирую тебе голову.

Виктор вытянулся на диване, положив голову на колени к Росер, отдал себя во власть ее нежных пальцев пианистки и подумал, что, пока она существует, он никогда не будет одинок в этом жестоком мире. Если рядом с ней можно вытерпеть самые тяжелые воспоминания, он найдет уголок в глубине сердца, чтобы спрятать туда и воспоминание об Офелии. Ему захотелось рассказать Росер об охватившей его душевной боли, но ему не хватало слов поведать обо всем, что они пережили с Офелией, о том, как однажды она предложила ему бежать и как поклялась любить его вечно. Впрочем, Росер слова были не нужны, она и так все прекрасно понимала. В этот момент Марсель проснулся после сиесты и заплакал.