У кромки прибоя

— Я имею в виду, Мэри… — он сжал ее руку, — что вы не из тех женщин, которые не умолкая болтают о всяких пустяках. Если уж вы говорите, то только потому, что у вас есть что сказать по существу. В противном случае вы просто молчите.

Мэри понимала, что руку следует убрать, что это та самая опасность, о которой она размышляла совсем недавно. Но она любила этого человека. И у нее больше никогда могло не оказаться возможности быть так близко к нему.

— Вам именно это нравится в женщинах?

Томас улыбнулся:

— Я не предпринимаю очередную атаку, Мэри. На самом деле я просто люблю женщин. И пытался сказать вам сейчас, — хотя пока не очень в этом преуспел! — что особенно мне нравитесь вы.

Мэри слегка отодвинулась, но почему–то Томас не стал от этого дальше. Напротив, казалось, приблизился. Он мягко забрал бокал с бренди из ее покорных пальцев и поставил на кофейный столик рядом со своим. Его лицо теперь было не более чем в дюйме от нее.

— Эти глаза, — зачарованно пробормотал он. — В них можно утонуть!

Мэри не могла дышать. И когда его рот накрыл ее губы, обнаружила, что все, на что она способна, — это чувствовать, тонуть в волнах страсти, захлестнувших ее.

Томас оставил ее губы, но только для того чтобы, пропутешествовав по щекам, поцеловать ее закрытые веки, виски, мочки ушей, нежно покусывая их, вдохнуть аромат ее кожи, а затем снова прильнуть к ее рту.

Когда Мэри почувствовала руку Томаса на своей груди, ее соски, немедленно ответив на прикосновение, стали твердыми и чувствительными к его ласке. Она застонала, тая в его объятиях, и лихорадочно вцепилась ему в плечи.

Мэри не сопротивлялась, когда он опустил ее на диван и лег рядом. Блузка, распахнувшись, сползла с плеч, и глаза Томаса, потемнев от желания, уставились на атласный лифчик, на столь же гладкую кожу.

Она наблюдала из–под полуопущенных ресниц, как его руки медленно движутся по дерзким выпуклостям груди, и наслаждалась удовольствием, написанным на его лице, зная, что именно она доставляет ему это удовольствие…

Как и он ей… Его рот прижался к напрягшемуся под шелковистой тканью соску, язык медленно ласкал его, в то время как другая рука искала, а затем нашла его двойника и, прикоснувшись, вызвала новый взрыв ответной реакции.

Мэри выгнулась навстречу дарящему наслаждение рту и, запустив пальцы в волосы Томаса, притянула его ближе к себе. Ее переполняла странная смесь ощущений: ей хотелось по–матерински обнять его и в то же время она жаждала большего, чем то удовольствие, которое он ей уже доставлял.

Внезапно оказалось, что барьера между ними в виде блузки и лифчика уже не существует. Торс Томаса, тоже обнаженный, касался ее тела. Мэри провела руками по его мускулистой спине, легко царапая ногтями влажную кожу.

— О да!.. — Теперь настал черед Томаса застонать, несмотря на то что его рот был прижат к ее соску.

Жар. Пламя. Страстное желание доставляло ей почти физическую боль.

— Я хочу тебя, Томас, — нетерпеливо произнесла Мэри. Ее карие глаза, с мольбой смотревшие на него, так потемнели, что невозможно было отличить зрачок от радужной оболочки. — Я хочу тебя! — с надрывом повторила она.

Он встал и, с нежной улыбкой глядя на Мэри, легко поднял ее на руки.

— Моя кровать больше твоей, — сказал Томас и зашагал, держа Мэри на руках, в свою спальню.

Он нес ее так, словно она ничего не весила. Толкнув ногой дверь спальни и так же закрыв ее, Томас положил Мэри на кровать, опустился рядом на ковер и медленно снял с нее остатки одежды, аккуратно складывая каждый предмет.

Мэри почувствовала легкое смущение, лежа перед ним обнаженной, но, когда он начал целовать и ласкать каждый дюйм ее тела, она поняла, как красива в его глазах.

— Ты тоже, Томас, — нежно поторопила она, страстно желая тоже прикасаться к нему.

И когда он наконец предстал перед ней совершенно раздетым, она не была разочарована. Томас был прекрасен: загорелая кожа, гладкое мускулистое тело, тонкая талия, крепкие бедра, длинные ноги. Обнаженный, с длинными темными волосами, разметавшимися по плечам, он походил на старинного рыцаря.

И Мэри хотела быть его пленницей, хотела, чтобы он полностью обладал ею. Когда Томас лег рядом с ней, она почувствовала обещание такого обладания, прижавшись к его бедрам.

Он снова начал целовать ее губы, ее груди, ее руки, заставляя Мэри стонать от нетерпения и желания. Затем стоны превратились во всхлипывания и вскрики: удовольствие, которого она никогда прежде не испытывала, затопило ее, лишив рассудка, затянуло в водоворот невыносимого наслаждения, пронзившего ее всю до кончиков пальцев.

— Я никогда… Я… О, Томас!.. — Ее руки обхватили его плечи, притягивая к себе.

Он медленно поднял голову и ласково взглянул на нее.

— Ты никогда не занималась прежде любовью, да, Мэри? — грубовато спросил Томас. — Или же никогда не испытывала удовольствия, которое это доставляет?

— Ни то ни другое, — немного смутившись, выдавила Мэри. Она была так несведуща, что даже не знала, даже не подозревала…

Улыбка Томаса стала шире.