У кромки воды

Он воспользовался гостеприимством троюродного брата, лэрда Крег-Гэрева, чье поместье располагалось недалеко от берега озера, и за несколько недель сделал множество снимков, на которых из воды поднималась изогнутая шея и голова морского змея.

Снимки были напечатаны и прославились по обе стороны Атлантики, и триумфальное возвращение полковника в Соединенные Штаты сопровождали фанфары. В его доме толпились репортеры, во всех ведущих газетах печатались статьи, все сочли его героем. Он повадился носить в городе потертый загородный твидовый костюм, по которому в нем сразу можно было признать знаменитость, и шутить, изображая британский акцент, что единственное, о чем он жалеет, это что нельзя выставить голову чудовища в охотничьей комнате, поскольку в самом Скотленд-Ярде его просили не вредить животному, и это было бы неправильно. Апогеем всеобщего помешательства стало его появление в новостном ролике перед «Это случилось однажды ночью», главным фильмом года.

Подобно Икару, он слишком приблизился к солнцу. Вскоре «Дейли мейл» напечатала статью, в которой говорилось, что след на воде не того размера, и выдвинула скандальное обвинение, будто полковник сфотографировал плавучую модель. За ней последовали подозрения в фотомонтаже: так называемые эксперты заявили, что с фотографиями поработали, а потом пересняли их, создав несколько иной ракурс и тени, а также изменив отражение. Полковник сам проявлял пленку и потому не мог себя защитить.

Мужчина клялся, что фотографии подлинные, и выражал возмущение тем, что кто-то усомнился в его искренности – именно из-за того, что он был достаточно честен и выполнил просьбу Скотленд-Ярда. Если бы он просто пристрелил зверя – а он привез с собой карабин, с которым охотился на слонов, как раз с этой целью, – никто не мог бы опровергнуть его заявление.

Последний гвоздь в крышку гроба общественного мнения был вбит, когда Мармадьюк Уэтерелл, видный охотник, несколько раз ездивший с полковником на сафари, прибыл на берег озера в сопровождении репортеров, объявив, что раз и навсегда докажет, что чудовище существует, и быстренько подделал его следы с помощью пепельницы из ноги бегемота – бегемота, которого полковник лично застрелил в Родезии.

Репортеров с их наглыми вопросами больше не привечали. Полковник оставил твид и акцент. Наброски и вырезки из газет, аккуратно наклеенные в альбомы, переплетенные в марокканскую кожу, исчезли. К тому времени, как в жизни Эллиса появилась я, тема была под запретом, и основной задачей семьи стало сохранение достоинства полковника.

Разумеется, то, что было под запретом для всего мира, никак не заботило наше трио, особенно когда полковник излишне рьяно обвинял Эллиса в том, что тот негоден к службе.

Это Хэнк предложил нам самостоятельно отыскать чудовище. То был прекрасный клапан для спуска пара, он позволял Эллису безжалостно язвить по поводу полковника; мужчина воображал, как добьется успеха в том, в чем потерпел неудачу его отец, и в то же время докажет, что кровь у него не жиже, чем у любого, кто ушел на фронт. Безобидная фантазия, выдумка, которую мы снова и снова вспоминали и обсуждали, обычно в конце долгой хмельной ночи, но так, чтобы нас не слышали – по крайней мере до новогодней вечеринки.

Эллис, стоявший рядом со мной, шумно сглотнул. Свекровь примерзла к креслу, рот у нее был по-прежнему открыт, пальцы разжаты, осколки хрустального бокала для шерри лежали у ее ног.

Лицо полковника налилось синевой, как шкурка спелой сливы, и на мгновение я испугалась, что его хватит удар. Он поднял дрожащий палец и указал на дверь.

– Выметайся, – сказал он чужим гулким голосом. – Пембертон пришлет твои вещи.

Эллис растерянно помотал головой:

– В смысле? Куда?

Полковник повернулся к нам спиной и облокотился на каминную полку, приняв позу.

– Куда? – спросил Эллис с нарастающим отчаянием. – Куда нам прикажешь идти?

По прямой спине мужчины и полному отсутствию ответа стало понятно, что куда бы мы ни направились, полковника это не волновало.

Глава 4

Эллис велел шоферу ехать в отель «Сосайети-Хилл» на Честнат-стрит. С виду он был неплох: фасад и общедоступные места выглядели должным образом, но наш номер был обшарпанным и линялым, и спальня в нем оказалась только одна. Однако на урезанное содержание Эллиса мы могли себе позволить только это.

Пока портье вписывал нас в книгу, Эллис купил в баре внизу бутылку виски и принялся ее опустошать, едва мы поднялись в номер.

Я могла понять его отчаяние. Если полковник совсем лишит его содержания, мы банкроты. Увы, подобная перспектива казалась очень возможной.

Провинность Эллиса перед отцом состояла из двух частей, и обе были одинаково тяжелы. Он попался на том, что дурно отзывался об отце у того за спиной, а потом в лицо обвинил его в подлоге. Я сомневалась, что полковник мог простить такое и по отдельности, а в совокупности и подавно.