У Лукоморья

Москвичи — муж и жена В. В. Круглов и О. В. Осанская — недавно сообщили, что приедут в Михайловское, когда у них начнется отпуск. «Мы хотим привезти и подарить вашему музею журнал 1812 года „Друг юношества“», — пишут они.

Очень интересное письмо прислал москвич Дмитрий Николаевич Клеандров. Вот отрывок из него: «После смерти моего друга Петра Викторовича Соколова я оказался обладателем картонной коробки, в которой была старинная посуда и записка следующего содержания: «Этот сервиз хранился как реликвия в семье старого Маруськиного знакомого Осипа Осиповича Палечека. По семейному преданию Палечеков, предки их были близкие знакомые Осиповых, а через них знакомые Пушкина. Пушкин любил пить у Палечеков чай, и вот чашки этого сервиза... Я обратился в Московский пушкинский музей. Сотрудники его тщательно осмотрели эти вещи, признав их несомненную ценность, но датировали их не пушкинским временем... Другая сотрудница посоветовала мне обратиться к вам, так как вы занимались домом Осиповых-Вульф...»

На это письмо я ответил письмом следующего содержания: «Уважаемый Дмитрий Николаевич! Жизнь Пушкинского Тригорского продолжалась и после смерти Александра Сергеевича. Возможно, что посуда, о которой вы мне пишете, появилась в доме Тригорского уже во второй половине XIX века, когда хозяином дома был Алексей Николаевич Вульф. Возможно, что мое предположение правильное, а может быть, это и не так! Истина нам неведома. Вы просите моего совета, как поступить с этой посудой? Я бы на вашем месте подарил ее нашему Музею-заповеднику для Дома-музея Осиповых-Вульф в Тригорском, приложив к вашей дарственной грамоте описание легенды, о которой вы мне поведали в своем письме от 9 марта с. г.».

К сожалению, наша переписка на этом оборвалась. Будучи в Москве, я постараюсь зайти к Клеандровым и посмотреть их старинную посуду.

Вот отрывок письма-рассказа О. К. Клумовой, тоже из Москвы. К письму приложена фотография акварельного портрета ее прабабушки. «Дорогой уважаемый Семен Степанович!— пишет она.— Всю жизнь я собиралась посетить Михайловское, но обстоятельства моей жизни мне этого не позволили. А теперь я стара, больна и из дома почти никуда не выхожу.

В нашей семье отец и мать всегда превозносили А. С. Пушкина: моей любимой книгой с раннего детства была книжка «Собрание сочинений А. С. Пушкина» в издании Вольфа. С возрастом мое обожание Пушкина не уменьшалось, а наоборот, увеличивалось. Я знала наизусть все любимые стихотворения, и не только я, но и мои отец и мать, почти всего «Онегина».

Моя мать мне много рассказывала о Пушкине, вспоминая рассказы своей бабушки. Бабушка моей матери, а моя прабабушка, Александра Гавриловна Веселкина, урожденная Мусина-Пушкина, много рассказывала о Пушкине.

Но я тогда была молода, в достаточной мере легкомысленна, я подробно не расспрашивала и теперь даже толком не знаю, в какие годы Александр Сергеевич посещал дом отца моей прабабки, даже отчества моего прадеда Гаврилы Мусина-Пушкина не знаю. Но знаю, что в доме у них был большой бильярд, и приходивший в гости (или по делу?) Пушкин очень любил на нем играть. А так как Александра Гавриловна тоже очень любила играть на бильярде, то она всегда предлагала Александру Сергеевичу себя в партнеры.

Александра Гавриловна была маленького роста, и Пушкин иногда, когда дотянуться до шара было трудно, подсаживал мою прабабку. Во время игры и вечных споров оба игрока критиковали и ругали удары по шарам. Причем как Пушкин, так и моя прабабка употребляли, как выражалась моя прабабка, всякие «душистые слова»... ничуть не стесняясь. Эти «душистые слова» прабабка употребляла всю жизнь до старости, так как считала «хорошими русскими словами», которые одним словом могут охарактеризовать и человека, и его действия, например удар по шару.

Вкладываю вам письмо и фото с миниатюрного портрета Александры Гавриловны, написанного акварелью. На обороте написано: «Повесь там, где найдется «уголок дружбы» — 1845 год. А. Г. Веселкина. Радзивиллы». Надпись сильно выцвела, стала светло-коричневой, даже, пожалуй, желтой. Подпись художника очень неразборчива. Был еще портрет прабабки, сделанный тоже в Радзивиллах К. Брюлловым, но он сгорел в имении на хуторе в Бологом.

Не помню, кто-то мне говорил, что Мусины-Пушкины были родственниками с Гончаровыми, так что, по-видимому, Пушкин приходил в гости к Мусиным после женитьбы.

Портрет вставлен в простую четырехугольную черную рамку.

Пишу вам эти крупицы воспоминаний о Пушкине, потому что чувствую вашу огромную любовь к нему.

Простите, что письмо написала на машинке, от руки писать трудно, руки плохо слушаются.

Ольга Константиновна Клумова».