У меня девять жизней

Больше он не оглядывался. За вторым дыханием наступило третье, и его легкие научились дышать, и он ощущал работу мышц, счастье, и свой уверенный упругий бег, как счастье, и брызги из травы по голым ногам, и жаркие удары солнца в просветы листвы, и не мог уже презирать себя за эту звериную радость бега и прохладное плечо, прикасавшееся к его плечу на поворотах. Ныряя из света в зеленую тьму чащи, отряд бежал по длинному, длинному, длинному спуску, в лощину, где вода хлюпала иод ногами; потом по такому же длинному подъему–тягуну наискось по сухому солнечному склону. Здесь кончилось третье дыхание, и в самый момент, когда Колька снова ослеп, каблуки простучали по твердой земле — большая дорога и привал…

Привал! Легкие саднило и дрожали ноги. Он сдернул перевязь и лег на спину, задрав ноги, закрыв глаза, прямо в мокрую траву обочины. Он едва понял, что Дхарма оперлась плечами и затылком об его грудь — выпростав руку из–под головы, он погладил девушку по щеке и круглому гладкому подбородку и задремал. Таков был бег Охотников… Ох, вот он каков, бег Охотников. Жаркий ветер, и солнце, и тонкая рука под твоим плечом.

Он спал крепко и недолго — по дороге раскатилась дробь копыт. К отряду подскакали двое на светлорыжих тонконогих лошадях. Охотники, женщина и мужчина. Соскочив с лошадей, они подошли к отряду, простертому в отдыхе. Против обычных правил вежливости никто не поднялся навстречу. Прибывшие, проговорив: «Прохладного полудня», также устроились для отдыха. Колька смотрел на них из–под сонных век. Женщина прилегла плечами на грудь мужчины, как Дхарма. Он взглянул на Дхарму — она спокойно смотрела в небо.

…Конники привезли новости. Обогнав отряд на полчаса галопа, они Большезубых не обнаружили. Однако у гонии — условного места встреч — их ждал гонец с Птицей. Он пытался сверху найти «крикунов», сопровождавших тигров от Границы, и не нашел. Это значило, что ракши, Большезубые, держались прибрежной полосы, и не углублялись в лес, а крикуны не могли следовать за ними по земле. Колька не заметил, как Дхарма шепнула что–то старшему Охотнику, пока отряд совещался, опустошая плоды маину. Выслушав все мнения, Джаванар уставил бороду на Кольку.

— Адвеста, понимаешь ли ты положение?

Джаванар уже имел наготове лист ниу и мелок, где нарисовал план местности. Пост оставался на востоке–юго–востоке. На западе, километрах в трех, Раганга делала поворот наперерез маршруту отряда, описывая далее (вверх по течению) плавную дугу к северу и востоку. Где–то в начале этой дуги пробирались ракши, а в конце находилось поселение Трех скал — большое старое поселение, имеющее, конечно, слоновые стойла. Почему Большезубые здесь, а не дальше? Отсюда досюда берег голый. В других местах крикуны были бы рядом с тиграми. И вот что решил отряд: взять наперерез, на северо–северо–запад, прижать ракшей к берегу и убить их прежде, чем подойдут Охотники из Трех скал. Предстоит трехчасовой переход иод полуденным солнцем — необходимое условие, ибо ракши не станут передвигаться в зной.

Разнежившийся, отмякший Колька с удовольствием принял это дело: если у вас соцсоревнование, нажмем, хоть кровь из носу. Прихватим ваших ракшей…

Он что–то говорил Джаванару, смеялся, когда слово «ракш» возникло перед глазами, напечатанное латинским шрифтом. Английский язык, русские примечания — «Маугли», конечно же, он читает, сидя в комнате Клавдии Ивановны, а та ему завидует, что он первый раз читает «Маугли», и сразу в оригинале! «Ракша» — дьявол, кличка Матери–Волчицы, стоп…

Киплинг дает подлинное слово на хинди. Потрясающее совпадение, и, конечно, это не совпадение — оставить, обдумается после. На раджана слово «ракш» не имеет мистического смысла, это специальный эпитет, означающий большезубых тигров. Или просто — Большезубых… Колька спросил, как мог небрежнее:

— Мин, Большезубые очень велики… х–м, в вашем равновесии?

— Десять локтей, — сказала Дхарма. — Клыки больше локтя. У вас тоже водятся Большезубые?

— О–а, еще как водятся, — браво сказал Колька. — Преогромные Большезубые!

Отлично. Вдобавок ко всему еще саблезубые тигры — махайроды. Позабавимся, подстрелим парочку махайродов на ужин. Взялся за гуж. Попал, как кур в ощип. Может и лучше — прихлопнет сразу, лапкой, и все разрешится само собой. А может, и не прихлопнет…

Он снова бежал вверх по косогору, снова в затылок с Джаванаром, а девушка Мин — рядом, под горячими и ослепительными лучами, бьющими слева и сверху в спину. Синьг–синьг, синьг — свистела птица. Изредка впереди мелькала собака, или оранг в неверном прыжке обрывался, повисал на секунду. Он бежал, как заведенный. Будто мог сбросить свою вину перед чем–то, только он не знал, какую вину выгоняет с горьким своим потом синьг–синьг–синьг косогору конец косогору конец… Он бежал, облитый горьким, выедающим глаза потом. Задыхался. Малиновая носатая птица перелетала с дерева на дерево, за отрядом.