У меня девять жизней

Брама все запомнил. В новые дожди той матке дал снадобья, когда понесла от того же быка. Народился новый безногий, и Брама его не заколол. Ибо он видел, как муравьи лижут его и кормят, и он растет. Быстро возрастал, муравьиной пищи было мало ему. Брама велел, чтобы пещеру расширило племя. Его послушались, боясь мора. Брама собрал еще муравьев, сколько возможно, принес к теленку. Облизав его, шестиногие привели своих всех. Грибные муравьи были, приволокли грибницу. Лишь Браму пускали в пещеру, других заедали. Безногого же кормили, забросив маток своих. Стали вымирать, ибо маток не кормили, а молодь прежняя выросла. А Брама стал гладким и жирным. Племя его почитало, как хранителя безногого, от мора защищающего. А он видел, как муравьи иссякают. Кончалось его благоденствие. Тогда Брама–Скотовод на три дня покинул пещеру. Людям сказал: «Я буду три дня поститься». Прошел всю лощину, муравейники разоряя. Принес маток муравьиных в корзине, и устроил муравьям лазы. Чтобы, пробираясь ко рту безногого, они прежде маток кормили. И вновь благоденствие его упрочилось. Кормили муравьи и детву, и маток, и теленка, а он рос. Позже он расти перестал. Стал звуки издавать. Брама их слушал и запоминал. Повторял вслух. А теленок безногий за ним вслух повторял, как бы научая. Человеческие слова не повторял, только свод…

«Тогда речь была проста. Человечек с частью речи и родился, — подумала Нарана. — С частью речи и частью поведения. Воистину, Брама был случаен, коль скоро достало его слабого мозга на повторение звуков, издаваемых первой Нараной…»

…«Только слова повторял, — вспоминала Нарана речи второго Хранителя, преемника Брамы–Скотовода, произнесенные столь давно, что потерян был и счет поколениям, умершим с тех пор. — Повторял бессмысленно. И возгордился Брама, задумав научить его пониманию смысла. Закрывал лазы к рту его и молчал. Открыв, пропевал слово со смыслом «еда». Из звуков, издаваемых безногим, составил это слово. Открывал шкуру у входа, пел слово со смыслом «холод» — в дожди. Со смыслом «жара» — в полуденный жар. Думал много. Мальчика взял помогать себе. Каждый раз, начиная петь, издавал слово со смыслом «говорю». Так же сам составил это слово и другие слова. Плакал радостно, ибо безногое отродье коровы повторяло слово со смыслом. Когда Брама закрывал лазы ко рту его, стало произноситься им слово «дай–еды». И многие годы учил так Брама, и стал пускать в пещеру людей, научив их новым словам, и они дивились и падали ниц. По созвучию со словом «говори» стали звать безногого «На–ра–на…»

Дойдя в воспоминаниях до своего имени, Материнское Ухо прервало их и отпустило в область бессознательного. Они пробежали там всю цепочку от незапамятного времени до нынешнего, не занимая сознание ненужными подробностями, интонациями речи второго Хранителя, ощущениями голода и телесного недовольства, которые были знакомы первой Наране в первые годы ее жизни. И Материнское Ухо вместе с остальными пустилось в труд Великой Памяти, во все времена поразительный для людей своей скоростью и безошибочностью. Оно ощущало свои мысли, как густой поток, мягкий и сладостный, и работа сотен других сознаний, вовне направленных, ему не мешала. Там, вовне, женщина по имени Тиами, Строительница, такое–то воспиталище, хотела, чтобы ее сын родился с наклонностями Художника. Хранитель гонии по Большой дороге жаловался, что дерево хиреет от нехватки таких–то личинок для верхнего питания. На первый и второй Посты второй дюжины обрушилось невиданное полчище летающих белок, а за ними идут хищники, и вся местность заражена уже вредоносными блохами… И Великая Память отвечала: «Тиами, Строительнице, можно родить Ученого любой степени, но не Художника или Певца. Хранитель гонии пусть обратится к Управляющему Равновесием со своей жалобой и советом: каждую шестую землеройку в округе скормить красным роющим собакам. Первому и второму Постам: свободные Управляющие есть в таком–то поселении; оттуда будет полезно привести хищных птиц и молодых охотничьих обезьян; такие–то растения пустить в рост на будущие две ночи и день…» Не то чтобы Врачи, Воспитатели, Управляющие Равновесием сами не знали, что им делать, им были знакомы все пути и все способы — Нарана не знала ничего, неизвестного людям. Но люди, каждый в отдельности, помнили мало, и потому не могли предвидеть всех последствий своих поступков. Кто из Врачей мог мысленно просмотреть всех предков и родичей Тиами и ее мужчины? Кто из Управляющих мог знать поголовье всех тварей в каждом кусочке Равновесия и влияние всех этих тварей на каждый кусочек Равновесия?

Никто.