У меня девять жизней

Длиннолицый еще раз покачал головой, раскрыл кожаную книгу, сверился с ней, хмыкнул. Выключил микрофон и принялся рассматривать зеленую линию, бормоча:

— Возможно, возможно… Не могу поручиться, с какой стати я скажу «жуткий молодец»? Возможно, он теряет устойчивость. Проверим… — Послышались щелчки переключателей и снова бас:

— Устойчивость в норме… Спросить у него? Он слишком взволнован… Не-ет, я так не говорю, не-ет… Стоп! Где шоколад? Крысы не едят обертку. Печать на двери была цела… Стоп, капитан!.. Ганс не мог говорить с рыбой, зато молодцы могли подделать печать… Молодцы!

Капитан медленно покачал пальцем у себя перед носом, бормоча:

— Жу-уткие молодцы, жуткие… — И внезапно он подобрался, шагнул вперед и присмотрелся к чему-то на столе.

На проводах висел Панька!

Катя бессознательно рванулась — схватить мышонка — и задела локтем за гулкое железо. И еще быстрее капитан обернулся и направил на нее пистолет.

22. БАБУШКА ТАНЯ

В эту самую минуту Любаша Теплякова бежала в проходную. К теще начальника, Татьяне Григорьевне. А бабушка Таня не умела ждать. Точь-в-точь, как ее внучка. Пока Любаша бегала, Татьяна Григорьевна металась по вестибюлю, как рысь по клетке. Игорь стоял у кошелки, упрямо наклонив голову. Увидав гонца, Татьяна Григорьевна подхватила кошелку. Игорь не шелохнулся.

— Де он? Идет?! — не своим голосом крикнула бабушка и тут же погрозила Игорю:

— Молчит! Деревянный ты. Где ж у тебя сердце?

— Он скоро, — залепетала девушка, — скоро освободится. А директор, сам директор…

— Ско-оро? Дире-ектор?!

Бабушка разжала руку — кошелка брякнулась об пол. Горестно звякнул термос. Со стремительностью ястреба Татьяна Григорьевна ринулась на прорыв — мимо смешливой вахтерши.

— Мамаша, нельзя! — выкрикнула вахтерша и в растерянности нажала кнопку вызова начальника караула.

Он был на посту, бравый Евграф Семенович, и попытался задержать Татьяну Григорьевну. Куда там! Бабушка отпихнула его могучей рукой и широким шагом пошла по двору. Люба застучала каблучками следом, отругиваясь от Евграфа Семеновича:

— Поймите, дядя Евграф, у Гайдученко с дочерью несчастье!.. Мало что не положено! Поймите, некогда пропуск оформлять. Ну я сейчас выпишу — задним числом, Яков Иванович подпишет…

Про Игоря в горячке забыли, хотя без него, собственно, все предприятие лишалось смысла — он один знал, в чем дело. И, конечно, первой спохватилась бабушка Таня.

— Де хлопчик? Геть! Ступай за хлопчиком! — Она закричала на самого начальника караула, так что он засомневался даже и сделал шаг назад.

— Я сбегаю, сбегаю! — заторопилась Любаша. — А вы, дядь Евграф, проведите их в лабораторный корпус. Ну пожалуйста!

И — чудо! — начальник караула махнул рукой и произнес:

— Пройдемте!

Об этом чуде будут долго вспоминать в институте. Как теща Гайдученки заставила самого Евграфа Семеновича, служаку, провести ее к зятю. Как всегда, лавры будут отданы победителю, и все забудут о Любашиной миротворческой роли. Между тем охрана института — дровненские пенсионеры — очень гордилась Любкой Тепляковой, дочерью покойного Павла Теплякова. Из дровненской молодежи одна Люба была физиком-теоретиком, и уже была объявлена защита ее кандидатской диссертации. И караульный начальник махнул рукой, поправил орденские колодки и произнес:

— Пройдемте!.. Скажи вахтеру там… я разрешил пропустить мальца.

Вчетвером они подошли к дверям Проблемной лаборатории. Бабушка решительно отодвинула сотрудника Егорова, а Игорь посмотрел на него злорадно: не хотел помочь, на вот тебе! Увидав начальство, желтолицый вахтер сделал шаг вправо, освобождая проход, но тут уж Евграф Семенович решил, что старуха заходит слишком далеко, и уперся:

— Не положено и не положено, не могу. С удовольствием… назад!

Не положено? Тяжелой ладонью она пришлепнула звонок. Тррр! — зазвенело внутри лаборатории. И лишь дверь приоткрылась, бабушка крикнула зычно и жалобно:

— Яков, сынок!..

Профессор Гайдученко работал, как хирург при операции на сердце, с рассчитанным самозабвением. Время. Время. Время! Он сжимал время, как резиновую губку. Он работал с такой скоростью, что с выхода электронной машины непрерывно текла бумажная лента. Яков Иванович упрямо вводил в машину новые данные и вместе с ней терзался неразрешимой задачей — боковой лепесток был перегружен. Перегружен! Что его перегружало? Не хватало мощности для связи с испытателем. От высоковольтных кабелей и шин тянуло угарным запахом. Бодрый голос испытателя Панина доносился до лаборатории чуть слышным, искаженным. Все потому, что лепесток был перегружен.

В лаборатории стояла благоговейная тишина — Саша Панин волей науки был переброшен из Дровни на специальный полигон под Самаркандом. Затем сделали «перекидку», перебросив его на такой же полигон в Бухару. Все шло отлично, великолепно, исчезли болевые ощущения, от которых прежде страдал испытатель!