У меня к вам несколько вопросов

— Там был такой телефон в холле спортзала, — сказала я, не представляя, что из этого выйдет: мне просто нужно было что-то говорить. — Можно было поднять трубку и услышать, как говорит кто-нибудь по таксофону в Бартоне, мужском общежитии. В это никто не поверит, поэтому я никому не рассказывала. Даже адвокатам. — Я почувствовала, что сейчас скажу ложь, что переступлю черту. Но во имя правды. И если я хотела, чтобы Дэйн ухватился за это, мне нужно было сказать ему что-то, чего он еще не слышал, что-то, что он счел бы эксклюзивом. — Я всякое подслушивала. И в этом общежитии раз в неделю дежурил мистер Блох. И… слушайте, мне, наверно, не следует этого вам говорить. Но я до сих пор думаю об этом. Мне слышалась в этом угроза.

— Он угрожал ей?

— Он говорил: «Ты должна сказать да, ты должна сказать да». Это было за неделю до ее смерти. И еще говорил: «Ты не можешь так поступить со мной». — Будь у меня время, я бы сочинила диалог получше. — Понимаете, — сказала я, — угроза была не в словах, а в самом тоне. В подтексте. Это не то, о чем можно давать показания. Он ведь не говорил: «Если не сделаешь этого, я убью тебя». Но это был… знаете, такой голос альфа-самца, указывающего миру, что делать.

Я прикинула, что такой человек, как Дэйн, должен быть неравнодушен к могуществу альфа-самцов. И он действительно кивнул, прищурившись.

Умора, считать вас альфа-кем-то.

Я сказала:

— Но никто не станет заводить дело на какого-то типа только потому, что я его подозреваю. Плюс что может быть проще, чем сказать мне, что я перепутала голоса? Да и вообще, кто мне поверит, что был такой телефон? Это подорвало бы мою надежность.

Дэйн сказал:

— Это называется пассивное ответвление. Когда пара зачищенных проводов соприкасаются в распределительном блоке, сигналы смешиваются.

— Я… о. Надо же.

Он сказал:

— Я вам верю.

— Что ж, хорошо. Я рада. А то уже думала, крыша едет.

— Зачем вы мне это рассказываете? — сказал он. — Почему мне?

— Я подумала, что вы такой человек, который сможет что-то сделать. Вы — не Грэнби, вы — не суд, не свидетель, не полиция. Вам позволено говорить правду. — Да, я как следует его умаслила. Я чувствовала себя эпизодическим персонажем, вносящим свою лепту в историю главного героя, Дэйна Рубры. — Только, пожалуйста, без этих подробностей. И, пожалуйста, не называйте меня. Но я знаю, вы сможете что-то сделать.

Он важно кивнул, тронув пальцами край своей шапки. Я видела, что ему не терпелось броситься за своим айпадом. Он спросил, можем ли мы еще как-нибудь поболтать, но я сказала, лучше не стоит, я и так сказала слишком много.

У меня гора свалилась с плеч. Я представила, как этот вес поднимается над балконом и улетает в вашу сторону, чтобы сесть вам на шею.

Хорошо вам жилось, пока я не вмешалась?

Подтолкнула я вашу карму?

Извиняться не стану.

[73] 18 футов ≈ 5,5 м.

13

«Кальвин-инн» отличался основательным завтраком, от которого я воздержалась накануне. Выбираешь столик на застекленной веранде или на дополнительной, сбоку первой, и обводишь кружочками что тебе надо в меню, одно блюдо в каждой из семи категорий. Я попросила себе только овсянку и латте, но Джефф заказал французские тосты с бриошью, бекон, йогурт, фруктовый салат, яйца-пашот, круассан и кофе, которые ему подавали в абсолютно произвольном порядке. Я бы удивилась, как он мог переварить все это, если бы он постоянно не шевелил всеми своими мышцами. Я совсем забыла об этом. Или, скорее, это казалось чем-то нормальным у подростка, но у взрослого мужчины выглядело странновато.

Из нас двоих только Джефф мог видеть из нашего угла остальную часть зала, откинувшись на спинку стула, то и дело рискуя опрокинуться. Я была рада, что вижу его одного и не знаю, кто там выходит-уходит со сцены у меня за спиной. Он сказал:

— Девяносто четвертый был последним хорошим годом в поп-культуре. Взять хотя бы музыку: у нас были Cranberries, у нас были Bush, у нас были Veruca Salt и Smashing Pumpkins. А что на следующий год? Дэйв Мэтьюз принял эстафету. Oasis и Gin Blossoms. По наклонной плоскости. Даже следующий за нами класс — помнишь, какими они все были глянцевыми? Такими радостными. Я сейчас оглядываюсь и… они ведь были первыми миллениалами, да?

— Я просто помню, что они мне не нравились, — сказала я. — Они казались… ну да, какими-то слишком счастливыми.

— Был у них этот базовый оптимизм. — И вдруг он сказал: — Ух ты, там Бет Доэрти.