У меня к вам несколько вопросов

Его коллега постарше, Лиз, была похожа на Лизу Кудроу.[71] Лиз, которая должна была изображать Эми, сразу приступила к делу. Гектор записывал все на свой телефон, чтобы показать потом Эми. Сначала простые вопросы: мое имя, работа, в какое время я училась в Грэнби, в какое время я жила в одной комнате с Талией. Затем несколько вопросов посложнее о моем пребывании в кампусе в 2018 году, о роли в подкасте, роли в обнаружении крови.

И вот:

— Вещественное доказательство защиты номер пятьдесят восемь — это ежедневник Грэнби за тысяча девятьсот девяносто третий — тысяча девятьсот девяносто четвертый учебный год. Вы узнаете этот ежедневник?

В данном случае это была всего лишь стопочка цветных ксероксов, но я кивнула, не сразу догадавшись сказать да. И объяснила принцип цветового шифра: мне было полезно отработать это вслух.

Затем мы прошлись по ежедневнику за 94–95 годы, и я изложила свою версию. Которая являлась, я это понимала, всего лишь моей версией. Лиз спросила:

— Известно ли вам, что Талия Кит имела бы сексуальные отношения с кем-либо, помимо ее приятеля Робби Серено?

— У меня были и есть сильные подозрения, что она имела романтическую, если не сексуальную связь с музыкальным руководителем школы Дэннисом Блохом.

(Часто ли я отрабатывала это предложение? Да, часто.)

— На чем основано это ваше подозрение?

Я начала со случая у фонтана Бетесда, самого явного, самого конкретного. Затем подробно описала случаи, когда она подолгу оставалась наедине с вами у вас в классе, случаи, когда она задерживалась после репетиций. Я рассказала о записи у нее в ежегоднике. Я была рада, что сейчас 2022 год, рада, что любой здравомыслящий судья поймет, насколько неприемлемы подобные отношения. Или, во всяком случае, это понимал судья у меня в голове.

Я думала о том, что, когда скажу эти слова в суде, когда назову вас, это будет первый раз, когда я скажу так много на публике. Это будет первый раз, когда публика услышит такие подробности, обо всех этих мелочах, которые вывели меня на вас. Я думала, сколько времени пройдет — часы, минуты или секунды, — прежде чем ваше имя разлетится по всему интернету?

— Вы обсуждали эти отношения с другими учениками? — спросила Лиз.

— Я говорила об этом как минимум с тремя друзьями в то время.

— Они подтверждали, что разделяют ваши подозрения?

— Подтверждали, — сказала я.

Это были легкие вопросы. Сложные начались, когда Лиз превратилась в прокурора, проводящего перекрестный допрос. Войдя в образ, она спросила более резким тоном:

— Талия когда-нибудь говорила вам, что означают точки и крестики у нее в ежедневнике?

— Только красные точки. Но остальное…

— Значит, у вас нет точной информации о том, что означают все эти цвета и значки?

— Нет.

— Вы готовы допустить, что эти крестики могли обозначать, например, домашнюю работу?

— Да.

Мне казалось, что лучше к этому не придираться, не возражать, что я уверена в своих словах, вполне уверена, как бы вполне уверена.

— Мисс Кейн, говорила ли вам когда-либо Талия Кит о том, что у нее романтические или сексуальные отношения с Дэннисом Блохом?

— Нет.

— Насколько вам известно, посвящала ли Талия кого-либо еще в свои отношения с Дэннисом Блохом?

— Нет.

— Мисс Кейн, насколько вам известно, с какого возраста в Нью-Гемпшире разрешено вступать в сексуальные отношения?

— Шестнадцать лет. Но в Грэнби были правила относительно…

— То есть, хотя вы обвиняете Дэнниса Блоха в нарушении внутренних норм поведения Грэнби, вы не предполагаете, что он нарушил какой-либо закон?

— Кроме, может, убийства.

Лиз на секунду вышла из образа:

— Вы не можете так говорить.

— Точно.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы Талия и Дэннис Блох целовались?

— Нет.

— Держались за руки?

— Нет.

— Совершали половой акт?

— Нет. Но, как я сказала, их лодыжки соприкасались у фонтана.

Это прозвучало смехотворно.

— А ваши лодыжки никогда не касались ничьих, с кем вы не состояли в сексуальных отношениях?

— Не так, как у них, — промямлила я.

— А как именно это было у них?

— Их ноги были… скрещены. И они наклонялись друг к другу.

— И вы, основываясь единственно на том, что их лодыжки соприкасались — что вы увидели в многолюдном общественном месте, — предположили сексуальные отношения между ними?

— Это был далеко не единственный показатель.

Мой голос был таким слабым. На меня навалилось одуряющее ощущение: от того, что я назову ваше имя в суде, совершенно ничего не изменится. Какой бы огонь я ни разожгла, его могут быстро затоптать.

— Значит, основываясь на этом предположении, а также на вашей теории об этих точечках в ежедневнике Талии, вы считаете, что могли бы что-то привнести в первоначальное следствие?

Могла бы я? Смогла бы я в свои восемнадцать сказать что-либо из этого следователям — о менструации, о сексе с учителем? Смогла бы навлечь на вас, моего любимого учителя, подозрение в убийстве? Но я понимала, что должна буду ответить:

— Да.

— Фактически это слушание во многом связано с вашим вмешательством в это дело, не так ли?

— Я не могу говорить об этом.

— Вы ведь уже немало говорили об этом деле публично, не так ли?