У меня к вам несколько вопросов

Ее голос звучал так осторожно, так примирительно. Не в первый раз я заволновалась, что Эми подумает, будто я преследую какие-то личные цели.

Я сказала:

— Тогда могу я прийти и посмотреть на процесс?

Но я уже знала ответ: там я тоже буду привлекать ненужное внимание. Однако она сказала:

— Вы все еще в нашем списке; ничто еще не решено. Если вы сможете остаться в городе, будет здорово, и вы еще на изоляции.

— Точно.

— Мы, вероятно, закончим ближе к ночи в понедельник или в начале вторника, а потом вы сможете уехать.

Я прикинула, что несколько ближайших дней могла бы использовать как писательский ретрит.

Углубиться в жизнь Мэрион Вонг[72] и работу кинокомпании «Мандарин». Я могла бы погрузиться в это на весь день. Но писательство было жалким утешительным призом. Все, чего я хотела, это дать показания в суде.

Ваше имя уже четыре года было готово сорваться у меня с языка, и мне не терпелось сплюнуть его.

Четыре года мне не терпелось увидеть Омара, взглянуть ему в глаза. Я от него ничего не хотела и не ждала; мне только хотелось увидеть его лицо.

Я долго лежала на кровати, слушая, как лифт выпускает людей на других этажах.

12

В тот вечер я надела пальто и сидела на балконе на скрипучем стуле, глазея на пологую заснеженную лужайку и реку за ней. Дальше у тропинки стояла беседка, в которой вполне могли справлять свадьбы летом, теперь же заброшенная — подходящее место, чтобы сказать кому-то прости-прощай. Закатное солнце придавало пейзажу золотистый оттенок и мимолетную иллюзию тепла. Пришло сообщение от Джерома, он желал мне удачи завтра, и я не знала, как ему сказать, что я здесь просто для мебели. Яхаву, внимательно следившему за ходом дела в «Твиттере» и получавшему обновления от Ольхи, ничего объяснять было не нужно; вскоре после того, как я поговорила с Эми, он прислал сообщение:

«Они могут решить, что тебя теперь рискованно выводить. Что скажешь?»

Я уже собиралась вернуться в номер, когда заметила мужчину, шедшего вдоль берега, разговаривая по телефону. Я прониклась ощущением, что вижу Джеффа Ричлера, хотя этот человек шагал так уверенно, целенаправленно и не сутулился, в отличие от подростка, которого я знала. На нем был флис, но его плечи словно были заточены под блейзер. Бывают такие архитектурные элементы, предназначенные для дорогой драпировки. Когда он убрал телефон в карман, я позвала его — и да, это был Джефф; он припустил бегом по лужайке. Он ухватился со второй попытки за нижний край балкона, подтянулся и встал передо мной по другую сторону перил. Мы стояли лицом к лицу, разделенные поручнем. Я положила руки ему на плечи и обняла. Он не мог меня обнять, не рискуя сорваться.

Я сказала:

— Ну ты даешь!

Он сказал:

— Это ты даешь!

Благодаря соцсетям мне было сложно осознать, что мы не виделись вживую с 1995 года. Он сказал:

— Просвети меня!

— Насчет… дела? Моей жизни?

— Начни со слушания.

Я покачала головой.

— Я на изоляции, но вообще, не думаю, что меня вызовут давать показания.

Для него это не стало таким потрясением, как для меня. Он сказал:

— Дэнни Блоха в суд не вызывают? Я только этого хотел — чтобы он получил повестку. Почему так не сделают?

Возле глаз у Джеффа пролегли гусиные лапки, придававшие ему вид добрый, умудренный и шальной. И веснушки никуда не делись.

— Согласна, — сказала я, — согласна. Но стратегия… просто если его вызовут и спросят: «Эй, вы спали с Талией Кит?» А он скажет: «Нет, вы рехнулись». Они скажут: «А кое-кто из ребят считает, что спали». А он: «Нет, никогда». И уйдет как ни в чем не бывало, конец истории. А мы будем хвататься за соломинки.

— Это да. Окей. В любом случае, когда все это кончится, я постучусь к нему в дверь и дам по роже.

Несмотря на то, что в подкасте мы не раскрывали всего, что нам было известно, всех наших подозрений на ваш счет, Джеффу я рассказывала все. Джефф больше меня верил, что вы приложили руку к смерти Талии, то есть на сто процентов, при моих девяноста пяти. И если я испытывала некую смесь предательства и ужаса при мысли о том, что вы лишили ее жизни, Джефф, казалось, был преисполнен первобытной ярости. Солнце быстро садилось, почти зашло. Я сказала:

— У тебя пальцы не примерзнут к перилам?

— Это была бы благородная смерть.

Я рассказала ему про Карлотту — он знал, но без подробностей, — и он закрыл глаза и сказал:

— Я всегда любил ее.

— Я знаю.

— Точнее, как было: я был без ума от вас обеих. Не в плане сиськи-письки, не… просто вы двое составляли такой дуэт. С вами всегда было так прикольно.

Я поняла, что он имел в виду, даже если он не хотел откровенно сказать об этом: мы с Джеффом могли часами перешучиваться, смешить друг друга, но я была добродушной квашней и совершенно не умела флиртовать. А Карлотта бренчала на гитаре и выглядела сногсшибательно. Вдвоем мы закрывали все его потребности.

— Мы никогда не были дуэтом, — сказала я. — Была еще Фрэн.

— Точно. Фрэн была той, с кем я говорил об этом.

Я сказала:

— Знаешь, какое мое самое любимое воспоминание, связанное с Карлоттой?