У моря Русского

Там, где река делает излучину, самое красивое место. Пять лет назад Мубарек посоветовал бею Ширину построить здесь летний дворец. Богат и могуч Халиль-бей из рода Ширинов, много у него дворцов. Но разве плохо иметь еще один, в этой спрятанной от больших дорог прохладной долине. К тому же у Халиля побаливает печень, а воды горных источников, расположенных рядом с Хатыршой, имеют целительную силу.

Бей живет здесь только летом и то малое время. В его отсутствие дворец в распоряжении нуратдина Мубарека.

В эту весну воины Халиля в Дикое поле еще не ходили. Бею мешают болезнь да какие-то неотложные дела в столице хана Солхате. Но нуратдин — военачальник бея — не сидит без дела. Узнал Мубарек, что перекопские татары ходили в набег и вернулись с большим ясырем, — сразу помчался туда. Триста невольников куплены, считай, задаром. Если дать им отдых и немного подкормить, — будет прекрасный живой товар. По хорошей цене пойдет.

Бей Ширин ой как обрадуется удачной покупке. Правда, двадцать невольников умерли в пути, но это невелика потеря. Об этом бею можно и не говорить.

* * *

Под тяжелыми сводами подвала вонь и духота. Люди валются на полу. Когда-то была тут зеленая кустарниковая подстилка, теперь листья усохли, прутья оголились. Но и этой постели рады истомленные люди.

Третий день живут они в подвале, ждут решения своей судьбы. Молодой черкес — слуга Мубарека — каждое утро приносит несколько ведер распаренного проса и высыпает его в длинное долбленое корыто, что стоит посредине подвала. Потом в этих же ведрах приносят воду и разбавляют густую кашу. Гремя цепями, невольники подбираются к корыту и запускают руки в тепловатую пенную жижу. Тут тебе и еда, и питье.

Иногда вечером черкес, сгибаясь от тяжести, снова появляется в подвале. Он сбрасывает с плеч костлявую тушу овцы. Пленники видят — это падаль. Люди отворачиваются от тухлятины, но черкес знает — к утру от нее останутся только кости.

Мубарек быстро шагал к подвалу, сердито помахивая нагайкой. Он был зол, как тысяча шайтанов. Покупая невольников в Ор-Капу, за одного из них он уплатил дороже, чем за остальных. Караванчи клялся аллахом, что это — сын князя. Большой выкуп думал взять за него Мубарек. Но в Хатырше знатный пленник начал хитрить. От княжеского роду отказывается, письмо князю о выкупе писать не хочет. Этот гяур хочет провести его, известного всем торговца живым товаром.

А в подвале Мубарека ждут. Еще с вечера Василько подполз к дружиннику, которого сочли за княжича, и сказал тихо:

— А что если я отзовусь княжичем?

— Да ты в своем уме?! Неделя не пройдет, обман от кроют — голову снесут.

— Авось не снесут. Пока выкупная грамотка туда-сюда ходит — убегу. Я чаю, княжича в подвале держать не станут.

— Куда убежишь? Словят запросто в тот же день.

— Ужо знаю, куда бежать. — Василько приник к уху дружинника и зашептал: — Пусти слух, что я княжий сын, а ежели сбегу — постараюсь и вам как ни то помочь. Слово даю. Я уже все обдумал подробно.

— Твое дело. Мне сказать, что ты княжич, недолго.

К утру все пленники знали — нашелся человек, который решился рискнуть головой, чтобы потом прийти на выручку. Появилась хоть слабенькая надежда на спасение…

Спустившись вниз, Мубарек подбежал к русоголовому пленнику и толкнул его ногой. Тот поднял голову.

— Искажи, грязный свиня, кто ты? — сквозь зубы спросил татарин.

— Дружинник я.

— Твой батька коназ? — Мубарек поднял нагайку.

— Не тронь человека, — Василько поднялся. — Я княжич.

Татарин опустил руку, сунул кинжал за пояс. Долго глядел на пленника, размышляя, затем схватил его за вьющуюся темную прядь волос, закричал:

— Врош, свиня! Син коназа — белый голова, а твоя?

— Под шапкой погляди, — сказал пленник с усмешкой во взгляде. Мубарек черенком нагайки столкнул с головы шапчонку, под ней — светлое пятно русых волос.

— Зачем сразу не сказал?

— Отец-князь ныне бедняком стал. Простого ясырника ему выкупить было бы легче.

— Ничаво. Батька для сын найдет любой выкуп. Читать, писать — знаешь?

— Знамо дело, могу. Чай, княжий сын.

— Будешь писать домой. Коназ-батька выкуп проси. Давай!

Пленник молча кивнул на закованные в кандалы руки. Татарин подал знак стражникам, и те сняли с Сокола цепи.

Сидеть неудобно. Василько, умытый, посвежевший, в поношенном кафтане с чужого плеча, склонился над низким столиком. Русая прядь волос то и дело спадает на лоб, мешает писать.

Изредка пленник поднимает голову, думает. Потом легко гонит строку по желтоватому листу бумаги.

Довольный Мубарек ходит около Василька и, поглаживая жидкую бороденку, говорит:

— Напиши коназ-батьке, пусть мало-мало торопится. Через двадцать и еще раз двадцать дней тебя повезу в Ор-Капу. Пусть коназ посылает туда три батмана золота, и я отдам ему сына. Если не пошлет — тебе секим башка. Так написал ли?

Сокол кивнул головой. Мубарек забрал письмо, свернул его в трубку и сказал:

— Завтра мой человек повезет бумагу твоему отцу. Ты хорошо расскажешь, как ехать. Потом мы будем мало-мало ждать. Я тебе ашать буду много давать — ты будешь, как молодой конь.

* * *

С тех пор прошла седьмица.