У начала времен (сборник)

Это совсем не одно и то же — танцевать в телепередаче или приделывать ручки к сковородкам, везучей или невезучей — короче, если опять–таки говорить начистоту — талантливой или бездарной. Можешь тренироваться или пробовать, сколько твоей душе угодно, но если у тебя слишком толстые ноги, ты никому не нужна и оказываешься в колее (иначе говоря, на фабрике сковородок), каждое утро идешь на работу и делаешь там одно и то же, вечером приходишь домой и думаешь одно и то же, и все время плывешь по огромному конвейеру мимо безжалостных месяцев и приближаешься к последнему месяцу, который тебя доделает, и ты станешь точь–в–точь такой же, как все остальные…

По утрам она вставала и готовила завтрак в своей маленькой квартире, а потом ехала в автобусе на работу. По вечерам она приходила домой и в одиночестве готовила себе ужин, а потом смотрела телевизор. В уикенды писала письма и гуляла в парке. Ничто не менялось; Марианне уже казалось, что ничего не изменится.

Но однажды вечером она пришла домой и обнаружила у себя на оконном карнизе летающую сковородку.

День был самый обычный — сковородки, начальство, скука и усталость в ногах… Часов в десять к ней подошел наладчик и предложил пойти на танцы. Танцы намечались на вечер — компания каждый год устраивала на свои средства танцы накануне Дня всех святых. Марианна уже успела отклонить пятнадцать приглашений.

Мимо проехала сковородка, и Марианна приделала к ней ручку.

— Нет, я наверное не пойду, — сказала она.

— Почему? — растерянно спросил наладчик.

Он попал в точку — Марианна не могла ответить на вопрос откровенно, потому что не была откровенна и сама с собой. И она повторила ту же невинную ложь, которую слышали от нее все остальные приглашавшие:

— Я… я не люблю танцев.

— А–а. — Наладчик посмотрел на нее так же, как и пятнадцать его предшественников, и пошел дальше. Марианна пожала плечами. Мне безразлично, что они думают, сказала она себе. Мимо проехала еще одна сковородка, и еще, и еще.

В полдень Марианна вместе со всеми поела в заводском буфете сосисок с кислой капустой. Ровно в 12.30 шествие сковородок возобновилось.

После обеда ее приглашали еще два раза. Как будто она единственная девушка на фабрике! Временами она начинала ненавидеть свои голубые глаза и круглое румяное лицо, а иногда — даже свои золотистые волосы, которые действовали на мужчин как магнит. Но ненависть к собственной внешности ничуть ей не помогала — скорее наоборот. К половине пятого у нее уже болела голова, и она до глубины души презирала весь белый свет.

Когда она вышла из автобуса на углу, мелюзга веселилась вовсю. Кругом веселились ведьмы и крались гоблины, брызгали искрами бенгальские свечи. Но Марианна не обращала на все это внимания.

Канун Дня всех святых — праздник для ребятишек, а не для побитой жизнью старухи двадцати двух лет от роду, что работает на фабрике сковородок.

Марианна дошла до своего дома и забрала внизу почву. Пришло два письма: одно от матери, а другое…

Пока она поднималась в лифте на шестой этаж и шла по коридору к двери своей квартиры, ей казалось, что сердце выскочит у нее из груди. Но она заставила себя сперва распечатать письмо матери. Письмо было самым обыкновенным и ничем не отличалось от предыдущего. Урожай винограда хорош, но если посчитать, сколько денег уйдет, чтобы подрезать, подвязать и продисковать, да еще во сколько обойдется конный пропашник и сколько запросят сборщики, то увидишь, что от чека почти ничего не останется (а когда еще чек придет и придет ли вообще…). Куры несутся лучше — словно чувствуют, что яйца опять подешевели. Эд Олмстед взялся ставить пристройку к своему складу (и давно пора!). Дорис Хикет родила мальчика в семь футов весом. Папа тебя целует. Самое время тебе позабыть свою глупую гордость и вернуться домой. P.S. Тебе было бы интересно взглянуть, как перестраивает свой дом Говард Кинг. Когда он закончит, у него будет настоящий дворец.

У Марианны комок подступил к горлу. Дрожащими пальцами распечатала второе письмо.

«Дорогая Марианна!

Я обещал больше не писать тебе, потому что уж столько раз писал, просил вернуться домой и выйти за меня замуж, а ты даже не отвечаешь. Но бывает так, что человеку не до мужского самолюбия.

Ты, наверное, знаешь, что я перестраиваю свой дом, и знаешь, зачем я это делаю. А если не знаешь, то имей в виду, что ради тебя; да и купил я его ради тебя. Хочу сделать большое окно, но не знаю, где: в гостиной или в кухне. В кухне было бы хорошо, но оттуда будет виден только сарай, а ты знаешь, какой у меня сарай. Если сделать это окно в гостиной, то оно треснет в первую же зиму, когда подует ветер с северо–запада; зато из гостиной был бы хороший вид на дорогу и на ивы у речки. Что делать, не знаю.