У начала времен (сборник)

После ухода мистера Брендона, она обошла своих подопечных. Роберт Браунинг выдал свое обычное: «Утром в семь; склоны холма как поле жемчужной росы» в ответ на ее приветствие, хотя его голос звучал чуть приглушенно изнутри Паккарда 1958 года, а Вильям Купер произнес очень резко со своего нового роскошного возвышения: «Почти двенадцать лет прошло, как наше небо тучи скрыли!». Эдвард Фицджеральд создавал впечатление, что он сломя голову мчится мимо в своем Крайслере выпуска 1960 года, и Эмили сурово нахмурилась на его излишнюю привязанность к кабачку Хайяма. Альфреда, лорда Теннисона, она приберегла на конец. Он выглядел вполне естественно за рулем своего Форда образца 1965 года, и случайный наблюдатель наверняка бы предположил, что он был так занят ездой, что не видел ничего, кроме обремененной хромом задней части ближайшего к нему впереди идущего автомобиля. Но Эмили знала его гораздо лучше. Она знала, что на самом деле он видел Камелот, и остров Шелот, и Ланселота, скачущего с Гиневрой по цветущим долинам Англии.

Ей очень не хотелось прерывать его мечтания, но она была уверена, что ни о чем другом он не думал.

— Доброе утро, лорд Альфред, — сказала она.

Величественная голова повернулась в ее сторону, и глаза андроида встретились с ее глазами. Казалось, по каким–то причинам они стали ярче, а его голос, когда он заговорил, был звонким и громким:

Старый порядок уходит, и новый на смену идет,

Так Бог, в многообразье, пред нами предстает… 

Звезды зовут, мистер Китс

Хаббарду уже доводилось видеть куиджи, но хромую куиджи он встречал впервые.

Правда, если не считать ее искривленной левой лапки, она, в сущности, не отличалась от прочих птиц, выставленных на продажу. Тот же ярко–желтый хохолок и ожерелье в синюю крапинку, те же прозрачно–синие бусинки глаз и светло–зеленая грудка, так же причудливо изогнутый клюв и то же странное, нездешнее выражение. Она была около шести дюймов длиной и весила, должно быть, граммов тридцать пять.

Хаббард вдруг спохватился, что уже давно молчит. Девушка с высокой грудью, в наимоднейшем полупрозрачном платье вопросительно смотрела на него из–за прилавка.

– Что у нее с лапкой? – спросил он, откашлявшись.

Девушка пожала плечами.

– Сломали во время погрузки. Мы снизили на нее цену, но все равно ее никто не купит. Покупатель желает, чтобы они были первый сорт, без всяких изъянов.

– Понятно, – сказал Хаббард. И стал вспоминать то немногое, что знал о куиджи: родом они из Куиджи, полудикого захолустья Венерианской тройственной республики; с первого или со второго раза запоминают все, что им скажешь; отзываются на сколько–нибудь знакомое слово; легко приспосабливаются к новым условиям, однако размножаются только у себя на родине, поэтому для продажи приходится доставлять их на Землю с Венеры; по счастью, они очень выносливы и выдерживают ускорение и торможение, перелет им не опасен.

Перелет…

– Выходит, она была в космосе! – вырвалось у Хаббарда.

Девушка скорчила гримаску и кивнула.

– Космос – для птиц, я всегда это говорила.

От него, конечно, ждали, что он рассмеется. Он даже и попытался было. В конце концов, откуда девушке знать, что он бывший космонавт. С виду он самый обыкновенный человек средних лет, немало таких слоняется в этот февральский день по магазинам стандартных цен. И все–таки рассмеяться не удалось, хотя он старался изо всех сил.

Девушка как будто ничего не заметила.

– Интересно, почему одни только чокнутые летают к звездам, – продолжала она.

Потому что только они способны справиться с одиночеством, да и то лишь на какое–то время, – чуть не сказал Хаббард. Но вместо этого спросил:

– А что вы с ними делаете, если их никто не покупает?

– С кем, с птицами? Ну, берут бумажный мешок, накачивают туда немного природного газа… совсем немного… а потом…

– Сколько она стоит?

– Вы про хромую?

– Да.

– Значит, вы вивисектор, да?.. Шесть девяносто пять, и еще семнадцать пятьдесят за клетку.

– Я ее беру, – сказал Хаббард.

Нести клетку было неудобно, чехол то и дело сползал, и всякий раз куиджи издавал громкий писк – в аэробусе, а потом и на улице предместья все оборачивались и пялили глаза, и Хаббард чувствовал себя дурак–дураком.

Он надеялся проскользнуть в дом и подняться к себе в комнату так, чтобы сестра не углядела его покупку. Напрасная надежда. От Элис ничего не скроешь.

– Ну–ка, на что это ты выбросил свои денежки? – вопросила она, появляясь в прихожей в ту самую минуту, как он переступил порог.

Хаббард покорно обернулся и ответил:

– Это птица куиджи.

– Птица куиджи!

На лице Элис появилось то самое выражение, которое он уже давно определил как «настырно–воинственное и обиженное»: она раздула ноздри, поджала губы и втянула щеки. Сорвала чехол и острым глазом впилась в клетку.

– Ну, как вам это понравится? – воскликнула Элис. – Да еще хромая!

– Но ведь это не чудовище какое–нибудь, – сказал Хаббард.

– Просто птица. Совсем маленькая пичуга. Ей не нужно много места, и я позабочусь, чтобы она никому не мешала.

Элис смерила его долгим ледяным взглядом.