Вечером в дверь нашей квартиры раздался звонок – и Егор, с букетом красных роз, сжимая бархатную коробочку, где лежало кольцо с бриллиантом в три карата, в костюме и при галстуке, оказался на пороге нашей квартиры.
Мама к предложению выдать свою дочь замуж, то есть меня, отнеслась своеобразно – тут же побежала переодеваться из затрапеза в праздничное платье, а папа, сидевший майским вечером в кресле перед телевизором в любимой одежде – семейных трусах в мелкий цветочек, встал, накинул на себя темно-синий халат, сурово сказал Егору: «Проходи» и достал из бара бутылку французского коньяка.
Через месяц мы пришли с ответным визитом в семью Егора. Мама, Елена Степановна, была искренне рада новости о будущем наследнике, а папа Николай Юрьевич при виде меня был немного в шоке.
– Хорошо, если будет мальчик, – сообщил он, глядя мне в глаза. Ростом будущий свекор был ровно на голову меня ниже.
– Мальчик, – обрадовала я. – Врач сказал – мальчик.
… – Слушай! – отвлек меня от воспоминаний Егор. – Станция-то уникальная, я сейчас тебе зачитаю.
И мой жених принялся читать, перекрывая гул метро.
– Катя, ты себя хорошо чувствуешь? – неожиданно прервав чтение, уже не пафосным голосом спросил Егор. – Ты какая-то бледная.
– Нормально, – ответила я и вгляделась в лицо Егора. Он искренне волновался за меня, и это было чрезвычайно приятно.
А поезд несся дальше.
Прослушала я не без трепета. Некоторые пассажиры тоже с интересом прислушивались к восторженному токованию Егора.
– История говорит, – неожиданно отвлекся от планшета Егор, – что в пятидесятые годы при переходе на Таганско-Краснопресненскую линию была скульптурная композиция – Сталин в окружении детишек, поздравляющих его с его же величием на Красной площади, – но позже статую убрали. Дабы не раздражать народ. Вообще-то бюсты, барельефы и другие изображения товарища Сталина были на каждой станции метро, и исчезали они не сразу, постепенно. А заменялись или на изображения счастливой советской действительности, или на узоры из цветочков и винограда с подсолнухами.