У нас это невозможно

Их привлекала парадная сторона корпоизма: грандиозные демонстрации с красно-черными флагами, пышными, как грозовые тучи. Они гордились построенными корпо дорогамп, больницами, телестанциям, авиалиниями; их волновали процессии корповской молодежи, лица которой светились гордостью и верой в мифы о корповском героизме, о спартанской силе чистых юношей и девушек и о полубожественной власти всемилостивейшего отца – президента Уиндрипа. Они верили или, нее заставляли себя верить, что в лице Уиндрипа возродились добродетели Энди Джексона, Фаррагута и Джеба Стюарта, сменившие пошлый культ призовых боксеров – единственных героев 1935 года.

Эти идеалисты надеялись очень скоро положить конец жестокостям и продажности ответственных лиц. Им казалось, что рождается новое корповское искусство, что возникает корповская наука, серьезная и глубокая, свободная от традиционного снобизма старых университетов, сильная своей молодостью и еще более прекрасная в силу своей «целесообразности». Идеалисты были убеждены, что корпоизм – это монархизм со свободно избранным народным героем в качестве монарха; что это фашизм без алчных и эгоистичных вождей; свобода, сочетающаяся с порядком и дисциплиной; что это настоящая традиционная Америка, без ее расточительства и пустого провинциального фанфаронства.

Подобно всем религиозным фанатикам, они обладали блаженным даром слепоты и были глубоко убеждены (поскольку газеты, которые они читали, ничего об этом не говорили), что не было ни кровавой жестокости в судах и концлагерях, ни ограничений свободы слова и мысли. Они верили, что воздерживаются от критики корповского режима не потому, что она жестоко карается, а потому, что это было бы очень дурным тоном, все равно, что рассказывать непристойные анекдоты.

Все эти идеалисты были изумлены и потрясены сарасоновским переворотом не меньше самого Берзелиоса Уиндрипа.

Угрюмый военный министр Хэйк сердился на президента Сарасона за влияние, которым он пользовался в народе и особенно в войсках. Ли выслушивал его смеясь, но однажды он был настолько польщен похвалой, которую Хэйк воздавал его художественным спобностям, что согласился написать по его заказу песню. Впоследствии ее распевали миллионы; она с самой популярной из солдатских баллад, самопроизвольно созданных анонимными солдатскими бардами во время войны между Соединенными Штатами и Мексикой. Деятельный Хэйк, который не менее свято , чем Сарасон, верил в силу организованной рекламы, решил помочь самопроизвольному появлению таких патриотических народных баллад, обеспечив анонимного барда. Он умел предвидеть и «предвосхищать технику будущего» не хуже какого-нибудь автомобильного фабриканта.

Сарасон так же жаждал войны с Мексикой (или Абиссинией, Сиамом, Гренландией, или любой другой страной, лишь бы его любимые молодые художники могли написать его портрет в героической позе на фоне экзотического ландшафта), как и Хэйк; не только надеясь отвлечь внимание недовольных от того, что делается внутри страны, но также видя в войне возможность покрасоваться. В ответ на просьбу Хэйка он написал веселую песню завоевателей, хотя Соединенные Штаты в это время теоретически были еще с Мексикой в самых дружественных отношениях. Песня пелась на мотив «Мадемуазель из Армантьер». Если испанские слова в ней звучали и не совсем точно, миллионы вскоре поняли, что «Хабла у?» означает « Habla Usted?», то есть «Говорите ли вы?».

Сеньорита из Гваделупы,
Скоро ночь,
С бравым янки спорить глупо –
Юбки прочь!
Если падре нас вместе накроет,
Он скандал нам ужасный устроит,
Хинки, динки, хабла у?

Сеньорита из Монтерея,
Я минитмен.
Сеньорита, поскорее
Сдавайся в плен.
Сеньорита, не надо смущаться,
Ты в постели начнешь улыбаться,
Хинки, динки, хабла у?

Сеньорита из Мацатлана,
Иди сюда!
Будешь ты говорить неустанно:
Вот это да!
Никогда ты меня не забудешь
И женой мексиканца не будешь,
Хинки, динки, хабла у?

Если президент Сарасон и казался иногда легкомысленным то это ни в коей мере не относилось к его участию в научной подготовке войны, которое выражалось в устройстве репетиции хоров ММ, исполнявших его новую песню с великолепно заученной непосредственностью.

Его друг Гектор Макгоблин – теперешний государственный секретарь – заверял Сарасона, что эта мужественная песня – одно из его величайших творений. Хотя Макгоблин лично не принимал участия в необычных ночных развлечениях Сарасона, он находил их очень забавными и часто говорил Сарасону, что он единственный оригинальный творческий гений среди всей этой компании спесивых болванов, включая Хэйка.