У нас это невозможно (полная версия)

Полковнику Дьюи Хэйку, предложившему кандидатуру Бэза на съезде в Кливленде, была отведена в предвыборной кампании роль совершенно исключительная, – это была одна из самых удачных выдумок Сарасона. Хэйк агитировал за Уиндрипа не на многочисленных собраниях, а в местах столь необычных, что одно его появление там уже было сенсацией, причем Сарасон и Хэйк заботились о том, чтобы своевременно послать туда проворных хроникеров, сразу распространявших сведения об этих выступлениях. Летая на собственном самолете (покрывая до тысячи миль в день), Хэйк поспевал всюду и везде: он обратился, например, с речью к девяти озадаченным шахтерам в шахте медного рудника на глубине целой мили от поверхности, и тридцать девять фотографов щелкали этих девятерых; стоя в моторной лодке, он обратился с речью к рыболовной флотилии, застрявшей во время тумана в Глостерской гавани; в полдень он говорил с портала казначейства на Уолл-стрит; он обращался к летчикам и обслуживающему персоналу в аэропорту Нового Орлеана, причем даже летчики отпускали грубые шутки только первые пять минут, – пока он описывал отважные, но неуклюжие попытки Бэза Уиндрипа научиться летать; он обращался с речами к полисменам, филателистам, шахматистам, собиравшимся в узком кругу, и к кровельщикам, работавшим на крышах домов; он выступал на пивоваренных заводах, в госпиталях, в редакциях журналов, в соборах и в маленьких часовнях на перекрестках дорог, в тюрьмах, в домах для умалишенных, в ночных клубах, пока редакторы иллюстрированных изданий не стали предупреждать фотографов: «Ради бога, не надо больше снимков полковника Хэйка, выступающего в спортивных клубах и тюрьмах».

Тем не менее они продолжали помещать эти снимки.

Потому что полковник Дьюи Хэйк был почти такой же колоритной фигурой, как сам Бэз Уиндрип.

Семья Хэйка, проживавшая в Теннесси, пришла в упадок; один его дед был генералом-конфедератом, а другой, некий Дьюи, происходил из Вермонта; сам Хэйк работал сборщиком хлопка, потом стал телеграфистом, затем окончил университет Арканзаса, а затем юридическую школу Миссури, был адвокатом в деревне штата Вайоминг, а затем в Орегоне; во время же войны (в 1936 году ему было лишь 44 года) служил во Франции, в пехоте, был капитаном. Когда он вернулся в Америку, его выбрали в конгресс, и он стал полковником милиции. Он изучал военную историю; научился водить самолет, стал боксером и фехтовальщиком; держался он прямо, словно аршин проглотил, но улыбка у него была приветливая; он в равной мере нравился строгим армейским офицерам высших рангов и таким головорезам, как мистер Шэд Ледью, этот Калибан Дормэса Джессэпа.

Хэйк бросил к ногам Бэза даже самых строптивых, тех, кого особенно раздражала надутая важность епископа Прэнга.

Между тем Гектор Макгоблин – ученый доктор и дородный поклонник бокса, соавтор Сарасона по сочинению предвыборного гимна «Старый мушкет достаньте» – специализировался на агитации среди университетских профессоров, ассоциаций преподавателей средней школы, профессиональных бейсбольных команд; он выступал на боксерских рингах, на собраниях медиков, на летних занятиях в университете (где известные литераторы обучали писательскому ремеслу старательных, но безнадежных неудачников), на турнирах по гольфу и тому подобных культурных собраниях.

Но искушенный в боксе доктор Макгоблин подвергался опасности в предвыборную кампанию больше, чем все остальные ее участники. На митинге в Алабаме, когда Макгоблин вполне убедительно доказал, что в негре должно быть по меньшей мере 25 процентов «белой крови», чтобы он мог достичь культурного уровня продавца патентованных лекарств, произошла потасовка: на митинг, а потом и на дома богатых белых напали цветные под предводительством негра, служившего в 1918 году на Западном фронте капралом. Лишь красноречивое заступничество цветного священника спасло Макгоблина и горожан.

Воистину, как сказал епископ Прэнг, апостолы сенатора Уиндрипа проповедовали теперь его евангелие повсюду, даже среди язычников.

Но Дормэс Джессэп в разговоре с Баком Титусом и отцом Пирфайксом выразился иначе:

– Это то, что у ротарианцев называется революцией.

XI

Когда я был мальчишкой, одна моя учительница, старая дева, частенько говорила мне: «Бэз, ты самый большой олух в школе». Но я заметил, что она ругала меня гораздо чаще, чем хвалила других ребят за сообразительность, и я стал самым популярным учеником в приходе. Сенат Соединенных Штатов поступает примерно так же, и я хочу поблагодарить многих напыщенных дураков за их замечания в адрес вашего покорного слуги.

«В атаку». Берзелиос Уиндрип