У нас убивают по вторникам

– Деньги-то откуда? – не понял Галкин.

– Заняла. Дала пятьдесят рублей и сказала в микрофон: «Уважаемые покупатели! В павильоне номер сто двадцать семь продают поддельные вещи из кожи, которые на самом деле не из кожи! Обратите на это внимание. Продавец этого павильона обманщик!». Женщина-администратор стала хвататься за микрофон и кричать, что это неправильно, что это не частное объявление. «А какое же, коммерческое?» – спросила Ольга. «Нет, и не коммерческое. Оно незаконное, у меня за это будут неприятности!» Но Ольга, удерживая микрофон и не давая его выключить, бросила женщине еще пятьдесят рублей и повторила свое объявление. Выйдя из будки, она увидела, что к ней бегут несколько мужчин. Она была готова ко всему. Но они вели себя противоречиво. Один нецензурно ругался, второй молчал, но смотрел жестоко, а третий, старший по возрасту, придерживал их и приглашал Ольгу пройти для беседы. Они прошли к павильону продавца-обманщика. Тот был там, белый как полотно, и готов был наброситься на Ольгу, но старший прикрикнул на него на своем языке. И они закрылись в павильоне вместе с Ольгой и стали о чем-то между собой говорить. Двое защищали продавца, а старший обвинял и показывал в сторону будки. Ольга догадалась, что речь шла не о том, что нельзя обманывать, а о том, что нельзя доводить такие случаи до края и вредить общей торговле. «Верни деньги!» – сказал старший в конце разговора по-русски. Продавец хмуро полез под прилавок, медленно достал из коробки деньги, отсчитал их и презрительно швырнул Ольге. Но Ольга медлила. «Берите и идите, чего вам еще?» – спросил продавец. Ольга ответила: «При чем тут деньги? Я хотела, чтобы вы признали, что обманули меня!» Продавец молчал. Он понимал, что отдать деньги – временное явление, их можно опять заработать, а признать себя обманщиком – это навсегда, это заглянуть себе в душу и признать ее несостоятельность, а заглядывать в пустую душу гораздо страшнее, чем в пустой бумажник.

– Сама придумала? – поразилась Маша.

– Нет, где-то вычитала, – призналась Людмила.

Глеб Галкин ничего не сказал, но вкось изогнутый его рот, словно он собирался иронически цыкнуть, демонстрировал сомнение в правильности такого сопоставления души и бумажника. Не то что он был сам бездушен, нет, у него жена, двое детей и больная мать, о которых он заботится, но слишком много он знает людей, для которых пустой кошелек намного страшнее пустой души. А Галкин о жизни судит не по себе, а по людям – чтобы не ошибиться.

– Ну, так и что? – торопила Маша.

– «Обманули или нет?» – в третий раз спросила Ольга. Старший что-то негромко сказал продавцу. Наверно, что-то в духе: обмани, скажи, что обманул, а сам считай, что не обманул, а выполнял закон торговли. Но продавец не хотел пойти на это, молчал. «Берите деньги», – опять сказал он. «Нет, – сказала Ольга. – Я вижу, вы хотите легко отделаться. Я вам пальто, вы мне деньги, мы квиты, никто никому не должен. Нет. Пальто возьмите, пусть оно ищет других дур, а деньги я не возьму. Мы не будем квиты, вы навсегда останетесь должны и мне, и своей совести, эти деньги будут жечь вам сердце, вы никогда о них не забудете – и даже перед смертью вы будете помнить про эти деньги и плакать от бессилия, что никаких миллионов не надо по сравнения с это мелочью, которой вы оскорбили свою душу! Пользуйтесь!» И Ольга вышла. Старший со свойственной ему культурностью, которая была в нем видна, попытался вежливо преградить ей путь, но Ольга решительно сказала: «Прочь с дороги!» И удалилась.

Глеб Галкин, на что мужчина уже в солидном возрасте, даже рот приоткрыл – не ожидал такого финала. Маша тоже застыла с приоткрытым ртом – она собиралась откусить печенье, но забыла об этом.

– Вот это да! – вымолвила она наконец. – Вот это у тебя сестра…

– Дура, – встал Галкин, как-то сразу соскучившись. – Семь с половиной тысяч отдала. Сумасшедшая какая-то.

– Понимал бы ты! Иди работай! – напутствовала Маша Галкина.

Потом долго с печальной улыбкой глядела в окно.

И вдруг встрепенулась.

– Постой, Людмила! Это же ты тоже потребовала, чтобы бригадир тебя на вы называл, он, бедняга, икал после этого три дня без передышки, не мог опомниться.

– Ну и что? Я у Ольги этому учусь.

– А деньги? Ты весной у меня деньги занимала! Сказала: тысяч семь. И, между прочим, с весны в кожаном пальто ходишь.

– Заменитель, – рассмеялась Людмила. – Полторы тысячи стоит, дешевка. Но сидит хорошо. Нет, Ольга такое бы не купила. С запросами женщина. А со мной ничего подобного и быть не может. А если было бы, я что, стала бы рассказывать, что ли? Очень надо.

Действительно, Людмила о себе рассказывать не любит и не умеет.

А когда будто бы о ком-то другом, пусть даже и придуманном, – ничего, получается. И, главное, не так обидно, как если бы о себе.