У нас всегда будет Париж

— А то ты не знаешь! В библиотеке. Я целую неделю смотрел, как ты бродишь вдоль стеллажей — чуть ли не каждый день. Было такое впечатление, будто ты что-то искала. Причем не книгу.

— Может, и так, — согласилась она. — Может, я искала тебя. Ты подсматривал, как я бродила вдоль стеллажей, а я подсматривала, как ты штудировал книжки. Первая фраза, с которой ты ко мне обратился, звучала так: «Вам нравится Джейн Остин?» Совершенно не мужской вопрос. Мужчины обычно не читают Джейн Остин, а если читают, то никогда в этом не признаются и уж тем более не используют ее в качестве приманки.

— Никто и не собирался ловить тебя на крючок, — сказал он. — Просто мне показалось: вот идет любительница Джейн Остин, а может, даже Эдит Уортон. Вопрос был вполне естественный.

— С этого момента, — сказал она, — все и закрутилось. Помню, мы вместе пошли вдоль стеллажей, и ты снял с полки редкое издание Эдгара По, чтобы мне показать. Я всегда была довольно равнодушна к Эдгару По, но ты так его нахваливал, что совершенно меня покорил. На другой же день я начала читать этого мизантропа.

— Вот видишь, — сказал он. — Джейн Остин, Эдит Уортон, Эдгар По. Вполне подходящие имена для интеллигентного общества.

— А потом ты спросил, играю ли я в теннис, и я сказала «да». Ты сказал, что предпочитаешь бадминтон, но со мной готов и в теннис играть. Мы начали ходить на корт, это было такое удовольствие… Думаю, на этой неделе у нас была еще одна ошибка: мы впервые встали с тобой вдвоем против другой пары.

— Точно, это непростительная ошибка. Пока мы сражались друг против друга, у нас и в мыслях не было никаких ужинов с шампанским при свечах. Может, я слегка преувеличиваю, но мои вечные проигрыши как-то мешали нашему сближению.

Она тихо посмеялась.

— Что ж, тогда и я скажу. Когда мы с тобой вчера победили в паре, я почти сразу побежала в магазин и купила свечи.

— Надо же, — удивился он.

— Вот так-то, — сказала она. — Странная штука жизнь, верно? — Глядя в потолок, она помолчала. — Приближаемся?

— Куда?

— К тому моменту, с которого все началось. Год назад, месяц назад, неделю назад. Я склоняюсь к последнему.

— Давай дальше, — попросил он.

— Нет, теперь ты, — сказала она. — Не отмалчивайся.

— Ну ладно. Помню, как мы с тобой ездили в теннисный клуб и обратно. Ночевать не остались ни разу. Нам просто было в кайф мчаться в открытой машине, вдоль моря, с ветерком; я в жизни столько не смеялся.

— Да, — протянула она. — Это тоже существенно, правда? Когда начинаешь перебирать в уме своих знакомых и разные события, смешное вспоминается в первую очередь. А мы с тобой хохотали до упаду.

— А еще ты ходила на мои лекции и ни разу не заснула.

— Как можно? Ты блестящий оратор!

— Не преувеличивай, — сказал он. — Гений — возможно, но не блестящий оратор.

Она еще раз посмеялась.

— В последнее время ты чрезмерно увлекался Бернардом Шоу.

— А что, заметно?

— Еще как, но я не против. Хоть гений, хоть оратор, но в аудитории ты просто неподражаем.

— Как ты считаешь, мы продвигаемся? — спросил он.

— По-моему, приблизились вплотную, — сказала она. — Меня, можно сказать, отбросило на полгода назад. Если будем продолжать в том же духе, вернемся в прошлое на целый год. И тогда все, что между нами было сегодня, покажется не более чем яркой, милой и глупой игрой воображения.

— Красиво говоришь, — заметил он. — Давай дальше.

— И еще вот что, — продолжила она. — Сколько мы с тобой путешествовали — завтрак на взморье, обед в горах, ужин в Палм-Спрингс, — но к полуночи всегда возвращались домой: ты высаживал меня у дверей и ехал к себе.

— Совершенно верно. Отличные были поездки. Ну ладно, — сказал он, — а теперь-то какие у тебя ощущения?

— Мысленно я там, — ответила она. — Хорошая была задумка — включить обратный ход.

— Мысленно ты опять в библиотеке, бродишь туда-сюда в одиночку?

— Да.

— Скоро я к тебе присоединюсь, — сказал он. — Только уточним один момент.

— Какой?

— Завтра в двенадцать у нас теннис, но на этот раз мы сыграем одиночную игру, как прежде: я выиграю, а ты продуешь.

— Откуда такая уверенность? В двенадцать. Теннис. Как прежде. А больше ничего не хочешь?

— Если продуешь — с тебя пиво, не забудь.

— Пиво, — повторила она. — Ладно. Что еще? Или мы уже друзья?

— В каком смысле?

— Ну, мы с тобой друзья?

— Конечно.

— Вот и славно. Что-то я устала, в сон клонит, но мне полегчало.

— И мне, — сказал он.

— Тогда голову на свою подушку — и отбой, но у меня к тебе одна просьба.

— Какая?

— Можно взять тебя за руку? Просто так.

— Конечно можно.

— А то меня преследует ужасное ощущение, — объяснила она, — будто кровать завертится и тебя сбросит, а я проснусь и увижу, что мы не держимся за руки.

— А ты держись крепче, — посоветовал он.

Его ладонь нашла ее руку. Оба лежали навытяжку, не двигаясь.

— Спокойной ночи, — сказал он.

— Да, правильно, спокойной-преспокойной ночи.

Пойдем со мной

Почему Джозеф Керк так поступил, что им двигало — он и сам толком не разобрался. У него в памяти лишь промелькнула череда подобных случаев из прошлого, когда он точно так же приходил в бешенство.