Читаем У нас всегда будет Париж полностью

— Нет-нет, все верно.

— Тогда почему?..

— Не мог видеть, как этот сукин сын над тобой измывается прямо на улице. Я не мог этого допустить.

— А знаете, я его люблю.

— Тем хуже. Но теперь ты в надежных руках.

— И как вы со мной поступите?

— Считай, что я — человек без носа. А ты — пачка салфеток «Клинекс». Что-нибудь придумаю.

Керка разбирал смех. Уилли-Боб тоже стал похохатывать.

— Ой, не могу поверить! Это было шикарно!

У обоих потекли слезы.

— Считаешь? — спросил Керк и выехал со стоянки, увозя своего пассажира.


Они нашли закусочную, но и тогда не могли удержаться от смеха. Заказали через окошко два гамбургера, картофель фри, пиво и стали ждать, пока пройдет хохот.

— Господи, как вспомню его физиономию! Ох, как полегчало-то! — не унимался Уилли-Боб.

— На то и был расчет, — сказал Керк.

— Впервые в жизни, впервые я настоял на своем!

«Не больно-то ты настаивал», — подумал Керк, но смолчал.

— Представляю, как он сейчас мечется по бульвару, ищет меня, беснуется… — Тут у него дрогнул голос. — Господи, что будет, когда он меня найдет! К тому же мои вещи у него дома.

— Разве у вас не общее жилье?

— Мы снимаем квартиру на Фаунтин.

— И много там твоего барахла?

— Порядочно. Одежда на смену. Туалетные принадлежности. Раздолбанная пишущая машинка. Вроде это основное.

— Не густо, — сказал Керк.

Заказ подоспел как раз вовремя — пауза грозила затянуться. Ели они в молчании. Сжевав половину гамбургера, Уилли-Боб сдавленно спросил:

— Можно все же узнать, что вы собираетесь со мной делать?

— Ничего.

— В принципе, я готов. Я ведь вам обязан.

— Ничем ты мне не обязан. А вот себе — обязан. Завязывай с этим делом или вали отсюда.

— Вы правы. И все-таки я не понимаю, почему вы это сделали, почему мы с вами сейчас тут сидим?

Керк сосредоточенно жевал гамбургер, глядя на лобовое стекло, где остались пятнышки от разбившейся мошкары. Он пытался расшифровать тайные знаки, образованные этими засохшими метками.

— Если две собаки начнут спариваться посреди улицы и не смогут расцепиться, я выскочу из машины и окачу их из шланга. Если совенок выпадет из гнезда, я его подберу, принесу домой и буду отпаивать теплым молоком. Черт его знает.

— Значит, я совенок, выпавший из гнезда?

— Очень похож.

— И летать не умею.

— Потому я за тебя и вступился.

— Но вы же обо мне ничего не знали.

— Ну почему же, знал. Мне достаточно было видеть твою походку. Слышать твой голос.

— О нем вы тоже ничего не знали.

— Знал — видел его походку, слышал все про его жизнь, а заодно и про твою.

— Вы ужасно проницательны: все видите, все слышите.

— Это качество мне в минус. От него сплошные неприятности. Вот мы с тобой здесь сидим. А дальше что?

Разделавшись с гамбургерами, они откупорили пиво, и Уилли-Боб сказал:

— Может, поживем вместе…

— Еще чего, — перебил Керк и тут же осекся. — Пойми, я просто-напросто тертый калач, глаз у меня наметан, но я, мягкотелый придурок-благодетель, увяз по уши в своих подвигах, а теперь не знаю, куда деваться, — равно как и ты. На самом деле мы друг другу совершенно не нужны. Единственное, что нас сближает, — это мое сочувствие и твой страх.

— На это и будем рассчитывать, — сказал Уилли-Боб. — Поедем к тебе? То есть если мы сегодня поедем к тебе.

— Твоя уверенность тает с каждой секундой.

— Боюсь до смерти. Чувство такое, будто меня вырвало в церкви.

— И Господь Бог тебе этого не простит, так, что ли?

— Он меня никогда не прощает.

Керк отхлебнул пива.

— Твой парень не Господь Бог. Он Люцифер. А его жилище — ад на земле. Лучше застрелиться, чем вернуться к нему.

— Понимаю, — кивнул Уилли-Боб, закрыв глаза.

— А сам к этому склоняешься, верно?

— Верно.

— Давай снимем тебе комнату на ночь. Побудь наедине с собой — может, тогда…

— Наберусь храбрости?

— Черт возьми, кто я такой, чтобы тебе советовать?

— Господи, мне как раз нужен совет. Да, номер в гостинице — было бы неплохо. Только у меня денег нет…

— Думаю, такой расход мне по карману, — сказал Керк.

Он завел машину, и Уилли-Боб попросил:

— По дороге в гостиницу — если, конечно, это не слишком большой крюк — нельзя ли нам проехать мимо твоего дома, просто чтобы я посмотрел…

— На что там смотреть?

— Снаружи, естественно, — на дом, где ты живешь с семьей, — ты ведь женат, правда? Хочется увидеть что-нибудь основательное, надежное. Только проедем мимо — и все, можно?

— Ну, не знаю, — растерялся Керк.

— Можно? — повторил Уилли-Боб.

Они покружили по Голливуду. Керк спросил:

— Ты где-нибудь работаешь? Ясно: нигде. Завтра привезу тебе объявления о вакансиях, чтобы ты мог встать на ноги и разобраться в себе. Давно ты живешь — если можно так выразиться — с этим негодяем?

— Уже год. Лучший год моей жизни. Целый год. Кошмар всей моей жизни.

— Из крайности в крайность. Мне знакомо такое чувство.

У одноэтажного белого особняка, где жил Керк, они снизили скорость. Одно из окон светилось мягким абрикосовым светом. Даже на Керка повеяло теплом, и он едва не остановился.

— Твое окошко? — спросил Уилли-Боб. — Выглядит изумительно.

— Нормально.

— Боже, как ты добр. Почему я не могу успокоиться и принять твою помощь? Что со мной делается? — простонал Уилли-Боб и пустил слезу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза