У него цвет глаз фиалковый.

Рассеянно разговаривая с Мириам, Даниил посматривал на Роуз, заканчивавшую петь. Когда она допела, аплодисменты затянулись. Она бесконечно кланялась и махала рукой. Наконец, собралась уходить со сцены, роняя на ходу охапки роз.

К краю сцены подскочил Даниил, поднимая с полу цветы и поддерживая девушку, чтобы она не вывихнула ногу на высоких каблуках. Мужчины ему зааплодировали. Он сдержанно улыбнулся.

Отойдя от сцены, Даниил спросил:

— Вы сейчас должны уйти или останетесь здесь, Роуз?

— Я хочу уйти, у меня сегодня нет настроения проводить время с незнакомыми людьми.

— Могу я вас пригласить к себе домой?

— Сначала я сниму парик и смою всю косметику с лица в отведенной для меня комнате. А потом, если вас не напугает, что я не похожа на Мэрилин Монро, я рассмотрю ваше предложение.

— Хорошо, — сказал он. — Но проводить вас можно до этой комнаты?

— Проводите и если можно, поддержите меня, пожалуйста, чтобы я не упала на этих проклятых шпильках. Терпеть их не могу.

Даниил улыбнулся:

— А как же знаменитое высказывание Мэрилин: «Дайте девушке пару туфель на шпильках, и она завоюет весь мир!»?

— Мне не нужен весь мир, я просто люблю петь.

— Нет ничего, чтобы нравилось вам больше пения?

— Пожалуй, есть — очень люблю готовить, — заявила девушка. Хотя… есть еще одно желание — завести семью и много детей.

— Тогда вы перестали бы петь?

— Конечно. Я бы пела только для мужа и своих детей.

Они подошли к «дворцу» Мириам, и Роуз ушла в комнату для переодевания. Через несколько минут она вышла и повернулась к яркому свету, чтобы Даниил хорошо рассмотрел ее. Он увидел миловидную девушку лет 18-ти, с серо — голубыми глазами, с очень темными волосами, завивающимися в мелкие кудряшки.

— Кудряшки свои? — спросил Даниил.

— Свои, точно. Как у папы.

— Я думал, вам лет двадцать пять, когда вы были в гриме. А теперь вижу, что то вы совсем юная девушка.

— Мне двадцать один. Просто с косметикой выгляжу старше.

— Мое предложение остается в силе. Могу я пригласить вас к себе домой?

— Можете. Деньги за выступление я получила заранее: такую мелочь, как 500 долларов, богачам не страшно отдать перед концертом.

— Пойдемте к моей машине.

Они дошли до стоянки и сели в «Бентли».

Даниил привез девушку в свою манхэттенскую квартиру с окнами на Центральный парк. Он настроился на фотосессию мертвой бесталанной певицы Роуз, предположив, что ненужное ему тело он потом загрузит в свою машину и выбросит в воды Ист — ривер. Даниил перестал беспокоиться о своем алиби после первых трех убийств, которые он совершил еще до того, как отравил принцессу Азалию, потому что следствие не смогло выйти на него. Он уверовал в свою счастливую звезду, считая себя неуловимым.

— Будешь кофе или вино? — спросил Даниил, когда девушка села на белый кожаный диван.

— Апельсиновый сок, а потом кофе.

Даниил принес ей сок.

— Очень странно, что все в комнате белое-мебель, стены, портьеры, пол, — сказала Роуз. — Чем ты занимаешься в жизни?

— Я фотограф. У меня свой фотосалон в Сохо.

— А…, то я и смотрю, квартира у тебя богатая.

Даниил улыбнулся. Девушка оказалась очень простой и легкой в общении.

— Хочешь, я сделаю несколько твоих снимков на фоне этой комнаты?

— Хочу.

— Тебе очень идет это белое платье «под Мэрилин Монро». На фоне белой комнаты фотографии получатся красивые.

— А платье не потеряется на белом фоне?

— Нет, я волшебник, — шепотом и с улыбкой ответил Даниил.

Он закрыл ненадолго глаза и представил ее в белом, как снег, платье, с мелкими темными кудряшками на щеке. Образ получился волнующий.

— Я приготовлю кофе, а ты пока приведи волосы в порядок.

Он ушел на кухню и, приготовив кофе, налил в него синильной кислоты. Когда Даниил вернулся с чашкой в руках, девушка сидела на диване с закрытыми глазами.

— Ты причесалась? Хочешь спать?

— Да, извини, в гостях не спят. Я просто очень устала.

— Выпей кофе, Роуз, и проснешься.

— Спасибо, — сказала она, беря чашку из его рук, и добавила:

— Кстати, Роуз — это сценический псевдоним. На самом деле меня зовут Пирхи.

Даниил крепко обхватил запястье девушки и осторожно забрал у нее чашку.

— Что с тобой? Какой — то странный запах, откуда он?

— В квартире фотографа может пахнуть реактивами для проявки.

— Ты пользуешься пленочными фотоаппаратами? — удивленно спросила Пирхи.

— Совершенно верно.

— Ты больше не хочешь продолжать со мной знакомство, потому что услышал еврейское имя? Тебе не нравятся евреи? — спросила Пирхи.

— Моя фамилия Голденблюм. Зовут Даниил.

— А моя — Коэн. Пирхи Коэн. Значит, ты тоже еврей?

— Мою мать тоже звали Пирхи, — взволнованно сказал Даниил. — Как же я сразу не понял: эти чу̒дные мелкие кудряшки, характерные черты лица. Хотя, я вижу ты не чистокровная еврейка.

— Нет, мама — белая американка, — улыбнулась Пирхи.

— Знаешь что, Пирхи, давай я отведу тебя в спальню, чтобы ты хорошенько выспалась. Если хочешь, спи завтра целый день. Когда проснешься, иди на кухню, в холодильнике найдешь еду. Кофемашина на столе.

— А ты что же, не пойдешь со мной в спальню?

— Нет. Но могу всыпать ремня, если будешь вести себя, «как взрослая».

— А я и есть взрослая, мне уже 21 год.