У незримой границы

Сеглинь с сомнением покачал головой.

- Боюсь, ваше посещение взволнует больного. Может быть, завтра?

- Доктор, дорога каждая минута! Преступник на свободе, кто знает, каких еще бед он может натворить…

- Хорошо! - решился Сеглинь. - В порядке исключения даю вам две минуты. Наденьте халат, я вас провожу.

Раненый лежал в одиночной палате, окруженный сложной аппаратурой из стекла и никеля. Он дышал тяжело и прерывисто, на лбу серебрились мелкие бисеринки пота. Врач промокнул его лоб марлей, сказал негромко:

- Миша, к вам товарищ из милиции. Вы сможете говорить?

Носков с усилием открыл глаза, в них застыла неутолимая боль.

- Спрашивайте, - едва слышно прошептал он.

Я понял, какого труда стоит ему каждое слово, растерялся и забыл заготовленные вопросы. И тогда он начал рассказывать сам. Михаил шептал быстро, бессвязно, спотыкаясь на трудных буквосочетаниях. Ему, видимо, необходимо было выплеснуть наболевшее, освободиться от навязчивых образов, засевших в воспаленном мозгу.

- Я чинил машину… поломался рядом с домом… а этот… в плаще… приставал к девушке… замахивался… Пьяный такой, злобный… Я хотел помочь… пошел к ним… Они ссорились… он ее ругал… обвинял в измене… Потом… потом они убежали… Я хотел его… в милицию… вытащил из кустов… И тогда он… тогда он…

Лицо раненого исказила мучительная гримаса, он застонал, заскрипел зубами, заново переживая случившееся. Сеглинь встревоженно приподнялся, движением бровей указал на часы.

Я заторопился.

- Скажите, Миша, вы этого парня встречали раньше?

- Нет… кажется, нет…

- Как он выглядел?

- Худой… невысокий… волосы русые, длинные…

- А лицо? Миша, вы шофер, у вас должен быть цепкий глаз. Что вам запомнилось в его лице?

Он ответил сразу, видно, лицо преступника навечно отпечаталось в его памяти.

- Баки на щеках… И глаза… Холодные, острые… как буравчики…

Михаил сцепил зубы, подавляя -готовый вырваться стон. Сеглинь сердито поднялся:

- Все! На сегодня хватит!

- Последний вопрос, доктор! Может быть в пылу ссоры было названо чье-то имя? Вспомните, Миша, вспомните!.

Носков закрыл глаза, и было не понять: то ли он снова впал в забытье, то ли обдумывал мой вопрос.

- Идемте, идемте, ему нужно отдохнуть, - тормошил Сеглинь.

Я медлил. Я все еще надеялся получить ответ на очень важный вопрос и клял себя за то, что задал его так поздно. Врач вежливо, но твердо взял меня за руку и повлек к выходу. У дверей я оглянулся. Михаил слабо Шевелил пальцами, как бы подзывая к себе. Я вернулся почти бегом.

- Вспомнили?

- Пить, - шептал раненый бескровными губами.. Пи-ить…

Я Обернулся к Сеглиню, он уже стоял рядом.

- Доктор!..

- Нельзя! Ему вчера весь кишечник перешили. Операция длилась три часа… - Врач говорил все это шепотом, опасливо косясь на Михаила, - не слышит ли.

- Пи-ить!.. - Носков лихорадочно облизывал запекшиеся /губы, под болезненно трепещущими ресницами замерцали слезинки.

- Ну что мне с тобой делать! - Сеглинь смочил водой ватку, осторожно провел по губам раненого.

Облегченно вздохнув, Михаил открыл глаза.

- Девчонка повторяла: «Не надо, не надо…» Имя называла…- Тонкая морщинка пролегла на гладком юношеском лбу.- Не помню, забыл…

Я легонько пожал вялую ладонь.

- Припомни, Миша, это очень важно. Вспомнишь - скажи доктору, я ему оставлю свой телефон. Счастливо, Миша, выздоравливай!

Он обхватил мою руку холодными негнущимися пальцами.

- Увидите маму… передайте… пусть не волнуется… И Алле… ей нельзя… скоро маленький будет… А я… я… выбак… выкаб… выкарабкаюсь…

Наша работа не для слабонервных, но к подобным сценам иммунитета у меня еще не выработалось Да и вряд ли это когда-нибудь случится. Сострадание к страданию, злость против: зла. Если нет в душе этих чувств, трудно, даже невозможно работать в милиции…

У самого выхода меня нагнал Сеглинь.

- Вы непременно должны найти этого подонка, слышите? Смерть всегда страшна, но когда она подступает к таким вот молодым… Как подумаешь, что он может не увидеть своего ребенка… еще не родившегося…

2

Я выхожу из отделения реанимации в преотвратнейшем настроении. Что толку хитрить с самим собой? Я могу играть роль многоопытного сыщика перед погруженным в больничные заботы Сеглинем. Но сам-то я. в тихой панике, внутри у меня все дрожит и трепыхается. Потому что это мое первое серьезное дело. До сих пор попадались лишь мелкие кражонки да дружеские мордобития. А тут - тяжкое ранение и человек на грани смерти. И все тебе верят, все ждут И надеются. А я никакой не волшебник, я еще только учусь. Ну где, где мне искать этого подлого юнца?..

- Куда поедем, товарищ лейтенант? - спрашивает меня Спирин открывая дверцу машины. - В райотдел?

- Что нам там делать? Рули на Гончарную!

- Есть на: Гончарную! - четко повторяет сержант, круто забирая влево.

Мы мчимся, обгоняя троллейбусы, по безлюдным в этот ранний воскресный час улицам Задвинья и, вскоре останавливаемся напротив деревянного двухэтажного дома с застекленной верандой

- Мы сейчас стоим на том месте, где таксист ремонтировал свою «Волгу», - говорит Спирин, а само происшествие произошло вон там. - И он указывает на кусты неподалеку от уличного светильника,