У ночи длинная тень

Он с опозданием вскакивал под хохот класса. Разлад с классом все углублялся. Все чаще стали его дразнить и поколачивать.

И вот однажды получилось так, что не он гнался за спасающимся Толиком, а Толик спас его.

Вечером, после факультатива по русскому, возвращался он из школы. Наскочили Серый (Сережка Сипягин) с компанией. По первому же удару в спину Оська понял – двинул сам Серый. У него кулачищи – во! Серый почему-то издавна ненавидел Оську.

– Ну, плод любви несчастной, как жисть? – Серый встал ему на носки ботинок и схватил за воротник. Сзади молча подступали дружки. Серый злорадствовал. «Сейчас будут бить жестко», – понял Оська. И в тот же момент… Серого не стало: он шлепнулся на асфальт, дружки расступились. Оська понял, что спасен.

–А ну, катитесь! – медленный знакомый бас рявкнул на стаю Серого, которая тут же растворилась в темноте.

Большая ладонь ободряюще хлопнула Оську по плечу, и Толик деловито зашагал дальше, к дому.

«Эх!» – в эту ночь Оська не спал: ворочался, перебирая каждую подробность драки. Думал о Толике, «Ларисином злодее», и было ему как-то неловко и странно о нем думать. Не хотелось быть ему благодарным. Но если по-честному – ведь это Толик его выручил. И пошел себе дальше, как ни в чем не бывало… Вот тебе и «шкаф», «дуб». А ведь он смелый. Ведь один Серый, если разобраться, выше его на голову и наверняка сильней, а вся банда растаяла от одного его спокойного окрика. Во дает инженер Николаев!

Может, объясниться, поговорить с ним на откровуху? И все же поблагодарить? И они станут друзьями? Друзей у Оськи не было.

Через день, когда он встретил инженера во дворе, впервые с ним вежливо поздоровался. Толик в ответ рассеянно кивнул:

– А, здорово, здорово.

– Вы, это, позавчера вечером классно двинули Серому… Без вас бы я… – Оська смущенно искал слова благодарности. – В общем…

– А? – сказал Толик, – да-да. Там шпана привязалась к какому-то парнишке, я разогнал…

– Вот-вот, – сказал Оська, – это я…

– Ты видел?

– Ага, – ответил он. – Всего хорошего.

И уныло поплелся домой. Он был разочарован. Толик, значит, даже не заметил, кого он выручил! Что ж, изобретатель, талант, рассеянный. А он-то, Оська, чуть было не ляпнул ему: «Спасибо за спасение!» Обрадовался: «друг, друг!» Тоже, друга нашел… Досадно стало за свои ночные фантазии. Снова вернулась неприязнь. Все встало на свои места.

Давным-давно это было! Где-то за гранью веков, в другой эре. Лет пять назад, до армии… И чего это вспомнилось ему? Ах да, зажигалка!

А впрочем, с годами сгладилась и антипатия к Толе. Хотя, что-то осталось. Что-то в голосе, в спокойных Толиных движеньях задевало Оскара. В голосе? Пожалуй, нет, в самой манере разговаривать – медлительной, словно он мысленно переводит с иностранного языка, а может, просто упрощает, адаптирует свои мысли, что б не слишком сложно было для собеседника. И отвечал он тоже не сразу – сперва помолчит, точно раздумывая, стоит ли вообще отвечать? Это раньше задевало Оську. Конечно, он понимал в душе, что Толя флегматик, человек тихий, рассеянный. Но все равно Оскар его недолюбливал. Хотя было время, когда каждый вечер, допоздна, он засиживался у соседей, играл с инженером в шахматы. Это было после смерти бабушки, за год до армии. А когда отслужил и вернулся, у Николаевых все изменилось.

Все изменилось на свете. Молодая женщина с ресницами, как синее небо, сидела на скамейке в сквере, а рядом стояла коляска. А в коляске – видел Оскар – торчало колечко соски над чем-то белоснежном. Ясно, ребенок, а эта женщина с глазами Снежной Королевы была матерью, а этот квадратный, рассеянный инженер – счастливый отец семейства. И для Оскара тут места уже нет. Ему тут нечего делать!

А семейство у Николаевых прибавлялось. Через год появился и второй ребенок.

Но все так же, когда он видел ее, сердце замирало. Он все думал о ней. И все еще держалось, жило в нем какое-то предчувствие, ощущение какой-то радости.

Мухин поднялся, его слегка шатало. Распахнул дверь веранды… Свежесть! Шумной водой и лесом дыхнуло в лицо. Туда, в сильные седые струи дождя он вытянул руки. От стужи пошла пупырышками, заняла покрасневшая кожа. А хорошо! Приятно… Вон соседский забор, весь мокрый, темный. А за ним – в глубине – навесик, а под ним – трехколесный велосипед, издали как большой паук. Над ним плющ строгими вертикальными рядами добирается до крыши веранды: словно лезет дружная шеренга взломщиков, чтобы осторожно добраться до окон и враз соскочить внутрь. А что, если и впрямь? Ох и взвизгнула бы Лариса!.. А что касается Толика, он бы не смутился, медленно рявкнул бы: «А ну, катитесь!»