У обелиска

Я вспомнила про гостинец – несколько яблок в сетчатой авоське. Оглянулась к двери – ну да! Вот они, на стуле. Зачем я положила их на стул? Надо было сразу отдать.

Пришлось вернуться к двери за авоськой. Сунула ему в руку – получилось неловко.

– Вот, это тебе!

Взял. Повертел в руках, положил на стол.

Стук яблок о столешницу прозвучал как сигнал. Мгновенно что-то изменилось во мне, в мире вокруг. Словно кто-то приглушил освещение или перепутал бобины с кинопленкой.

Я внезапно почувствовала, что пора. Надо уходить, здесь мне совсем не место. Но при этом продолжала стоять, как будто мне что-то еще нужно было услышать.

…высокое мрачноватое помещение, длинный обшарпанный стол, каталка в углу. У входа кривобокие стулья. Круглый динамик у самого окна. Закрытые высокие белые двери. Решетка в оконной раме. Мы здесь одни…

Каким-то образом оказалось, что мы стоим друг напротив друга, молчим и не смотрим в глаза. А между нами пропасть шириной в ладонь. Огромная, ничем не заполненная пустота. Вакуум.

– Когда ты рядом, почему-то кажется, что мы еще можем побороться. Все не так уж страшно, да, Варь? Скажи уж это вслух.

– Все будет хорошо.

Рассмеялся. Коротко. Громко. Как-то неестественно. И я его обняла. Неловко, в первый раз – сама. Так было нельзя. Я как будто переступила странную ограничительную черту. Нельзя, нельзя. Беги отсюда!

Сильнее меня. Сильнее самой важной необходимости: надо идти. Бежать. Отсюда.

Я сказала:

– Вить, я пойду. Мне надо… пора идти…

Виктор крепко взял меня за плечи и заставил отстраниться. Уставился в глаза не то сочувственным, не то профессиональным взглядом. Контрмаг. Он военный контрмаг. Может, мне нужно бежать отсюда именно поэтому.

– Варька, главное, не делай глупостей. И никуда, слышишь, никуда не уходи с Татарской!

Я не поняла, о каких глупостях он говорит, но выскочила из Озерцовской больницы с огромным облегчением.

Домой…

Дом Фролова – мрачная развалюха в конце улицы. Выстуженное слепое строение, которое непременно снесут в ближайшие годы. По улице разбросаны редкие еловые ветки – кого-то сегодня хоронили. Подумалось, что я теперь часто вижу на улицах дорожки из еловых веток. Как будто в городе свирепствует тиф или холера. Надо было зайти на рынок, но странное возбуждение, охватившее меня в Озерцовской больнице, так и не проходило. Меня колотило не то от озноба, не то от тревоги, и надо было непременно что-то сделать прямо сейчас… Но я никак не могла придумать, что именно.

Было ли со мной когда-нибудь так раньше? В прошлом? Почему я так редко задумываюсь о том, что было?

Смутное, далекое воспоминание: «Кажется, у ребенка жар. Ложись в постель, детка. Мишку возьми с собой». Красивая русая женщина и доктор в белом халате разговаривают у окна. Чьи-то голоса: «Только бы не ангина!» «Не нужно задергивать шторы, пусть будет светло. Не плачь, милая. Вот тебе лакричная палочка!» – «Да-да, подарки завтра распечатаем вместе! Дайте ей воды, у нее жар… Надо закрыть форточку, ребенок болен».

Я тряхнула головой: это не про меня. Это чья-то чужая история. Какое-то чужое детство… или даже несколько историй. Может, среди десятка стремительных видений было и то, что действительно связано со мной. Но как его найти? Как его выцарапать, выделить из хоровода таких похожих – но чужих?

Подсказка должна быть дома. Не может быть, чтобы приехав в Энск, я не привезла с собой хоть что-то. Хоть какую-то памятку о себе настоящей?

Дома я первым делом принялась искать паспорт. Был ведь он у меня. Еще два дня назад был! Я показывала его следователю Максимову, а еще раньше, давно, – Евдокии Леонтьевне. И она решила называть меня Варей. Но ни в сумке, ни в шкафу, ни на подоконнике паспорта не оказалось. Я села на постель и обвела комнату отстраненным взглядом. Если хочешь что-то найти, лучший способ – представить, что вокруг тебя не твои, а чьи-то чужие вещи.

И вдруг мне стало страшно. Раньше я не думала, что могу так испугаться. Потому что вокруг меня в комнате, в которой я провела почти полгода, не было моих вещей.

Эшелон шел на восток, был авианалет…

Кому-то я об этом говорила. Да я, кажется, всем говорила именно это, если кому-то приходило в голову спрашивать. Но было ли это правдой?

Заколку мне подарила Маруся. Расческа досталась от прежних жильцов… Старое трюмо покрыто пылью и паутиной – ни разу я к нему не подходила, предпочитая пользоваться маленьким зеркалом на первом этаже.

Одежда… Всю приходилось подгонять по фигуре. Чашка… Подарок Евдокии Леонтьевны. Даже постельное белье мне оставили, уезжая, ленинградцы.

Я снова распахнула шкаф и принялась лихорадочно искать саму себя. Хоть что-то из прошлой жизни, хоть намек на воспоминание.

Тщетно.