У обелиска

Его выбросило точно на развороченную немецкую могилу, в мягкую, темную землю, отвратительно воняющую мертвечиной. Кто-то крикнул у него над головой: «Не стрелять! Не стрелять! Это маг!»

Несколько секунд было тихо, а потом кто-то скептически возразил:

– Почем знать, товарищ сержант, вдруг он тоже того? Страхолюдина?

– Нормальный я, – простонал Порошин и приподнялся. Голова кружилась, руки тряслись, но думал он только о том, что надо возвращаться. Как можно скорее – возвращаться.

– Иван Григорьич! Товарищ капитан!

Синичка кинулась к нему, помогла сесть, начала торопливо отряхивать от налипшей земли его шинель, волосы, лицо. И выражение у нее при этом было странное, словно она что-то сдерживала в себе, держала изо всех сил – аж губу закусила.

Порошин перехватил ее руку и улыбнулся:

– Синицына, не мельтеши. Все хорошо, одолели гадов… Принеси-ка мне чаю – крепкого и сладкого. Прямо сюда.

– Так точно. – И Синичка умчалась к фольварку что было духу.

Маг поднял голову, огляделся. В голове у него гудело, как в колоколе, в глазах все еще плавали цветные пятна. А вокруг был мир – настоящий… Ночь уходила, на восточном крае неба бледной розовой кровью наливался рассвет. Первые птицы мирно пересвистывались в роще, а за рощей привычно гремела артиллерия – утюжила укрепления под Кенигсбергом. Из полузасыпанной могилы нестерпимо воняло разложением – если бы посмертник не был привычен к этому запаху, в обморок бы упал. А вокруг могилы с автоматами на изготовку стояли стрелки из взвода Денисова – маг узнал среди них весельчака с сибирской фамилией Седых. Но вид и у него, и у всех остальных был весьма серьезный.

Угрожающий даже вид.

– Нормальный я, – повторил маг и попытался подняться, но быстро передумал и сел обратно на рыхлую землю. Сил не хватало. – А что, вылезло что-то из могилы?

Один из автоматчиков дулом ППШ указал куда-то в сторону. Порошин обернулся: на траве, возле прудика, чуть в стороне от русской могилы, лежали несколько тел в истлевших фашистских мундирах. Тела едва не на куски разодрало автоматными очередями, но крови не было. Мертвяки…

– Еще как вылезло, – горестно сказал Седых. – Думали, не одолеем – весь боекомплект расстреляли, пока завалили покойничков. Товарищ лейтенант теперь с нас головы поснимает…

– А, – сказал Порошин, пригляделся к телам и махнул рукой, – трое только вылезло. Ну и хорошо.

Ответом ему было потрясенное молчание.

Прибежала Синичка с чаем в жестяной кружке – таким сладким и крепким, что он казался густым, как патока. Подошел сам Денисов.

– Отпускайте людей, ничего больше не полезет, – устало сказал Порошин. – Тихо теперь.

– Ясно, товарищ маг-капитан. – Лейтенант снял фуражку, взъерошил в задумчивости волосы. – Вы уж не обижайтесь… Я-то думал, у вас работа – не бей лежачего. Тут допрос, там могилку проверить. В окопе на передовой не сидите, на немцев с автоматом не лезете. А вы… А у вас… Вон у вас какие немцы-то.

И он кивнул в сторону валяющихся на бережку изодранных тел. Заметно было, что Денисова – человека наверняка не робкого десятка – при одном взгляде на них пробирает дрожь.

– Ну, я не каждый день с такими фрицами сталкиваюсь, – честно ответил Порошин. От чая ему стало легче. Значит, можно было возвращаться – иначе он мог опоздать. А этого опоздания он себе бы никогда не простил.

– Синицына! – привычно уже позвал он. – Вот… держи.

Он с трудом – руки тряслись, как у старика – вынул из кармана гимнастерки листок с поименным списком.

– Сохрани. Потом надо будет отнести в архив, может быть, у них остались родственники. Сообщить нужно…

– Зачем вы это мне отдаете?

– У тебя сохранней будет – вот зачем.

– А вы?

Он отвернулся:

– Я возвращаюсь. Они… там они все, уже на Серой Дороге. А им самим пути не одолеть, слабые слишком.

– Как это возвращаетесь?! – Синичка аж подпрыгнула. – Да вы на ногах не стоите!

– Ничего, там этого не требуется…

– Ну и зачем? – тихо спросила она. – Они же все равно мертвые! Какая вам разница, есть они или нет, вы же вчера про них еще ничего не знали, а сегодня…

– Стой. – Он ухватил ее за рукав. – Мертвые себе сами не помогут. Тут живые нужны. И наша с тобой работа, Синицына, в этом и состоит. Ясно? Так что помоги-ка мне, перекинь силу – нужно окно на Серую Дорогу открыть.

– Возвращайтесь, – сказала Синичка тихо. – Ну, пожалуйста… возвращайтесь.

Она едва не плакала, и Порошину горше горького было врать ей в глаза.

– Я постараюсь. Обещаю, Лида. Только не вздумай сама туда лезть, мне не поможешь, а себе навредишь…

Они ждали его в сером тумане – еще сохранившие свой облик, но сделавшиеся уже полупрозрачными тенями. Быстро же у них силы тают… Они стояли рядом, как привыкли за годы, проведенные в «пузыре». Порошин глядел на лица, колышущиеся от вечного ветра Серой Дороги, и больше всего на свете жалел о том, что не может взять этих людей за руки и вывести туда, где они заслуживали быть: к ветру, траве, к разгорающемуся рассвету. К канонаде под Кенигсбергом, к приближающейся Победе.