У обелиска

Он знал, что такое «попаданец». В общем-то, о них были те немногие из книг, которые он иногда почитывал. Проваливается человек в прошлое на 70 или 200 лет – и переделывает все по-своему… В большинстве случаев знание наименований техники, принципов устройства паровоза, владение иностранными языками и вообще интеллект современного человека были факторами достаточной силы, чтобы стать князем в Средневековье или маршалом при Сталине. В большинстве книг «попаданец» также имел мускулатуру Геракла, пел как соловей и обладал мужскими причиндалами чудовищных размеров. В книгах про «попаданцев»-летчиков он также обычно к 19 годам имел сколько-то сотен часов налета на всех существующих типах ретросамолетов, поэтому не испытывал трудностей ни с какими «мессершмиттами» и через пару недель становился как минимум командиром дивизии.

А если нет? Если самолеты ты в жизни не пилотировал, про технику особо ничего не знаешь, драться не приходилось… И вообще учиться ты прекратил классе в девятом, когда жизнь превратилась в сплошной праздник. То есть когда тебе серьезно объяснили, куда ты пойдешь после школы и кем станешь, если не свяжешься сдуру не с той компанией… И ты так и не начал учиться с тех пор, потому что на выпуск из Академии тебе обещали не только должность и поздравительное турне по Юго-Восточной Азии, но чуть ли не медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» – и для этого требовалось, опять же, всего лишь «не вляпаться», «не связаться» и жить без наркотиков и серьезных залетов… А он, похоже, как раз и вляпался…

Еще раз тупо посмотрев на фотокарточку с позирующим у самолета погибшим дальним родственником, Игнат отложил ее в сторону, потом снова взял в руки. Демонстративно поставил на видное место на столе, прислонив к джойстику. Усмехнулся. Что ж, если это и «попаданчество», то какое-то непривычное, не описанное пока в книгах. Оно наверняка может быть не только страшным, но и полезным. А если это действительно двоюродный дед, то он найдет способ «ответить» своим собственным знаком. Что тогда так утомило Игната, из-за чего он проснулся чуть ли не с гашеткой под пальцами? Самокопательные, язвящие мысли об обидевшей его девушке? Пиво и компьютер? Даже если это было случайностью – по намеченной, пусть и пунктиром, дорожке, связавшей их между собой, можно было попробовать погулять снова. Посмотреть вокруг. Богдан отпал, больше делиться таким не с кем. Ну, значит, за сумасшедшего не примут – уже хорошо.

Иконка. «Проверка наличия обновлений». «Играть».

* * *

Полк провел день на равных. Начиная с середины дня командование перестало путать немцев и самих себя и бросило на прикрытие штурмовиков и пикировщиков «Яки», оставив «Лавочкины» 13-го Сталинградского ИАП заниматься их прямым делом – борьбой за господство в воздухе на средних высотах. Выше трех тысяч метров и до самого потолка работали «Аэрокобры» американского производства, сшибавшие тех немцев, кто по дурости или отсутствию альтернатив выходил из свалок вверх. Но ниже, где работали штурмовики, основные трудяги войны, «Кобры» становились откровенными «утюгами». И именно туда, за ними, и лезли почти все немцы.

– Молодец, – подошедший тяжелой, разболтанной походкой комэска обнял сначала лейтенанта Приходько, потом его ведомого. – Молодцы. Выручили. Не дали ему меня скушать. Спасибо. С меня причитается.

– Потом причтется с тебя, – тепло произнес Степан. – После победы – или хотя бы как тише станет.

– Я не забуду.

Комэска кивнул серьезно, будто это обещание что-то значило. Впрочем, возможно, так оно и было. Боевые летчики любили «тянуть нитки» к будущим, иногда отдаленным событиям, к будущей жизни. Сделать что-то, отдать долг. Потом, позже. Обычно безлично: не послезавтра, даже не через неделю, а потом. На переформировке. Когда ливни хлынут – «Знаешь они здесь какие?». После войны.

«Лавочкин» с новым форсированным мотором был хорош на всех рабочих высотах, хотя опытные летчики чувствовали, как он уступает «Якам» у самой земли, ниже тысячи метров. В полдень группу из восьми машин – фактически всю эскадрилью – подняли расчищать воздух от немецких истребителей перед ударом штурмовиков по острию вражеского танкового клина, медленно ползущего на север.

Окутанный огнем и дымом железный поток впитывал летящую на него со всех сторон сталь, как какой-то несусветный дракон. Искрясь рикошетами, вспыхивая чадными бензиновыми кострами, сверкая проблесками неслышимых на высоте выстрелов танковых пушек и пулеметных очередей. Оставляя за собой перепаханные, пропитанные горячей человеческой кровью позиции пехоты и противотанкистов. Было пока незаметно, чтобы он потерял хотя бы часть своей силы, но многие десятки костров, отмечавшие путь немецкого удара, не оставляли сомнений: немцы платят.