За окном снова были музыка и смех. Далеко, не во дворе. Тихо и красиво. Игнат усмехнулся, провел по корабликам на кружке пальцем. У него было спокойное, ровное настроение, в которое как нельзя лучше ложилась тихая вечерняя атмосфера старого дома. Их с дедом сегодня убили, почти наверняка. Тот четко понимал, чем это закончится. Был благодарен за минуту или полторы, которые подарил ему внук, просто толкнув на нужное слово. Не безвестный ему поселок или хутор Веселый, либо какие-то Ключи, а Прохоровка. Уж это-то название знал даже он… И дед все равно не отвернул. Четверо на двадцать с чем-то. И не отвернул.
Темная жидкость плеснулась на дне кружки, которую Игнат покачивал в руках. Становилось все темнее и все прохладнее. Интересно, если он был в голове двоюродного деда какой-то своей частью, значит, он был убит тоже? Значит, какая-то его часть уже умерла? Сгорела прямо в небе, рухнула на землю в кувыркающейся мертвой машине, издырявленной попаданиями снарядов авиационных пушек, медленно опустилась на стропах, расстрелянная в воздухе?
Несколько дней назад Игнат полагал, что они обмениваются какой-то небольшой, хотя и уже заметной, долей своего разума. Однако с тех пор дед с внуком несколько раз ощутимо прибавляли, причем какими-то рывками. Каждый раз это происходило в минуты наибольшего напряжения, когда граница между жизнью и смертью превращалась в пунктир. В последние минуты перед гибелью был очередной такой «скачок», да что-то еще было и до того. Дед уловил смысл его шутки про д’Артаньяна и трех мушкетеров, хотя не прозвучало ни одного слова; было здорово, когда он искренне засмеялся.
И он услышал слова про курс, именно как слова – то ли первый, то ли второй такой случай за все время. До этого Игнат сумел подсказать ему что-то лишь однажды, когда заметил углом глаза «Мессершмитт», атакующий командира эскадрильи. Произошедшее тогда дало ему поразительное чувство гордости, будто прибавившее лет. Что, менять это на игры? На общение с хитрыми охотницами за носителями золотых кредитных карточек в клубах Ибицы? Да пошли они все! Он уже понимал значение всех приборов в кабине «Лавочкина», уже знал сотни неведомых ему ранее терминов: от «средняя аэродинамическая хорда» и «ребро обтекания» до «коммутационный аппарат». Да не только авиационных, из электрики. Он уже чувствовал рукоять управления, уже работал сектором газа «на ощупь», вслепую. Фактически они слились к середине сегодняшнего дня, как сиамские близнецы в одном теле, и это было поразительно.
А что за это время узнал дед от него? Сколько у отца машин? Сколько домов? Откуда это все явилось и почему совпало с тем, что у страны не осталось флота и авиации? И чему он от него научился – обращаться с компьютерной мышью? Пользоваться кредитной карточкой? Удерживать на лице привычное выражение презрения к окружающему быдлу? Пить в «Молли» кофе, стоящий 600 рублей за чашку? Игнат молча посмотрел в темный квадрат кухонного окна перед собой. Если бы он мог обменять свою жизнь на жизнь деда, то сделал бы это без колебаний. Но все закончилось, и он даже не знал как. Их просто разъединило, будто разорвали электрическую цепь. И не поможет ни монтер, ни психиатр.
Он встал, со стуком поставив кружку на стол. Тихо ступая, перешел в свою комнату, включил настольную лампу и компьютер. Обои на рабочем столе были со вчерашнего дня новые – пара раскрашенных темно– и светло-зеленым «Ла-5» проносится над падающим, пылающим двухмоторным бомбардировщиком с крестами на фюзеляже и плоскостях. Деду бы понравилось.
Игнат набрал в строке поисковой системы несколько ключевых слов и еще помедлил, прежде чем нажать «ввод». Ссылка о нужном дне и нужном месте выскочила довольно быстро.
«Не имело…» Он всхлипнул и закрыл глаза ладонью. А когда отнял ее, рука оказалась в перчатке.
– Степа! Степа! Степан! Ну, скажи что-нибудь, не молчи!
Его трясли за плечи маленькие люди, а он ничего не понимал и только мотал головой.
– Не трясите его, сволочи! Не трясите!