У Обито никогда не было друзей (СИ)

Поэтому теперь он всё яснее отдавал себе отчёт в том, что пойдёт за Рин, даже если от него по дороге будут отваливаться куски, если придётся ползти по земле, если единственным, что не откажется двигаться, будет голова — он будет отталкиваться от земли подбородком.

Она шла впереди, яркое сегодня солнце подсвечивало её силуэт и слепило Обито, отталкиваясь зайчиком от её протектора, когда она поворачивалась, чтобы посмотреть, как там он, и подбадривающе улыбнуться. Эта улыбка тянула его вперёд как на канате.

Обито смотрел только на неё, поэтому очень удивился, когда они оказались возле входа в его же дом. Рин проводила его на второй этаж, на этот раз физически помогая — Обито не противился, потому что в подъезде свидетелей не оказалось, — Рин дождалась, пока тот войдёт в квартиру. Пальцы не слушались, Обито дважды ронял ключ.

— Не закрывай дверь, я сейчас вернусь.

Эти слова звучали слишком волшебно, чтобы быть правдой. А потому Обито добрался до кровати, рухнул и заснул как был, лицом вниз, простонав от болезненного падения.

Проснулся он тогда, когда что-то сжало его пальцы. Обито вздрогнул и развернулся на спину с громким стоном — собственное движение в процессе неожиданно оказалось слишком резким.

— Осторожно! Раздеться сможешь?

Рин смотрела на него с крайне обеспокоенным выражением лица.

Что? Рин просит его раздеться?

Кажется, Обито покраснел, потому что Рин улыбнулась.

— Не бойся. Я будущий медик. А ты что подумал? — она засмеялась.

Он коряво справился с курткой, с футболкой Рин ему помогла, а вот на штанах дело встряло. Рин не решалась потянуть их вниз, а Обито просто не находил в себе сил: каждое движение приносило такие мучения, словно весь он — одна перетренированная насмерть мышца. Наконец, набрав воздуха, он согнулся, жмурясь и сжимая зубы, и стянул штаны, немедленно освобождая ноги и выкидывая одежду с кровати, а потом снова откинулся на спину, мельком оглядев себя. Даже не синие — чёрные кровоподтёки, алые ссадины от щипцов — и это большая часть тела.

Рин свела брови, решительно взяла в руки какую-то баночку и набрала в руки зеленоватой массы.

— Будет очень больно. Прости, придётся потерпеть.

Боль действительно оказалась сумасшедшей, когда она вроде бы аккуратно, не втирая, стала наносить жгуче-щиплющую мазь. Обито про себя считал до ста, потом до пятисот, потом до тысячи, потом пришлось перевернуться — и начать всё заново. Но даже сквозь всё это Обито был на седьмом небе от счастья, оттого что с ним возилась Рин.

— Вот и всё. Следующие два часа будет сильно жечь, потом станет полегче. В целом, если мазать каждый день, то за два-три дня ты уже сможешь двигаться нормально.

«Значит ли это, что завтра Рин придёт тоже?.. — думал Обито, оставшись один. — Тогда к этому надо подготовиться! Цветы?..» Все идеи казались глупыми — особенно учитывая обстоятельства: для этого ведь надо было выбраться на улицу, а если его там увидит Рин, то решит, что в лечении он больше не нуждается. Вспоминая, как руки Рин касаются его, и таким образом отвлекаясь, Обито таки снова смог отключиться.

Проснулся он с чувством жгучего стыда, терзающего его теперь с новой силой. В каком виде он перед ней предстал? Как слабак. Как Эбису. А что если он действительно?.. И она слышала?.. Обито зажмурился. Нет, он не мог. Он даже в детстве никогда не хныкал. Однажды он сломал палец в драке — и просто молча пришёл в больницу. По правде говоря, его это беспокоило не сильно, но вдруг, если тот сросся бы неправильно, то в ниндзя бы не взяли, — следовало перестраховаться.

Как потом выяснилось, такие тренировки всегда входили в подготовку ниндзя всех кланов. Более того, в семьях шиноби младенцев с рождения приучали к боли: шлёпали и щипали с допустимой интенсивностью, увеличивая её со временем. Немного, но всё же помня свою мать, Обито голову бы дал на отсечение, что она бы со своей добротой никогда не позволила отцу проводить с ним такие «занятия» в подобном возрасте. А жаль. Может, сейчас ему было бы проще. А вот Какаши наверняка растили именно так — и потому он на следующий день был в Академии, а не валялся дома, как Обито.

Рин всё-таки пришла. Спросила о самочувствии, на что Обито пожал плечами, потому что правду говорить не хотелось, а врать ей, что всё в порядке, — тем более. Рин натёрла его той же мазью и покормила принесённым из дома горячим. Обито показалось, что он счастлив. «Завидуй, Бакакаши», — мстительно подумал он.