— Шевелись, тупое стадо! — подгонял скованных в одну цепочку рабов эдемец.
Те послушно шли, звеня кандалами и бросая затравленные взгляды по сторонам. С другой посадочной площадки к медблоку шла ещё одна вереница невольников на дюжину голов. Преимущественно дети и подростки. Эйнджела сделала несколько глубоких вдохов, отстраняясь от происходящего. В такие моменты её душа словно умирала, теряя способность чувствовать и сопереживать. Как у бейджинки. Но, в отличие от сломленной бедняжки, разум эмпата не угасал, решая задачи выживания. Эта двойственность сводила с ума и постепенно омертвляла душу, кусочек за кусочком.
Иногда Эйнджела размышляла: что будет с её эмпатией, когда душа окончательно вымерзнет и превратится в мёртвую холодную пустоту в груди? Утратит ли она способность сопереживать? Превратится ли в одного из тех монстров, что творят вокруг себя ад? И обретёт ли, наконец, счастье в этом тупом равнодушии к чужим жизням?
Пронзительный детский плач резанул уши, а чужой страх пробился сквозь сковывающую душу защитную корку. Но пальцы Свитари крепче сжали руку Эйнджелы, а безграничная злоба сестры дала силы удержать на лице улыбку. Каждый должен спасать себя сам. Это — основа выживания. А остальные… Не Эйнджела придумала закон «выживает сильнейший», не ей его оспаривать.
За прошедшие годы карантинная зона изменилась. Место длинного барака, крытого пластиком, занял мобильный полевой госпиталь — комплекс из пяти легкобронированных модулей, оснащённых полным комплектом оборудования от медицинских сканеров до операционной. В госпитале рабов раздели, отмыли, продиагностировали и привили, после чего на каждого выдали сертификат, необходимый для торговли живым товаром.
После Лорэй отделили от основной группы и в сопровождении одного из перекупщиков отправили в новое место пребывания — аукционный дом мастера Хендрикса. Элитный аукцион с дорогими лотами для самой взыскательной публики. По мере приближения к аукционному дому раздражение эдемца таяло, сменяясь радостным предвкушением. Ещё бы, практически задарма получить обученных экспортных наложниц — так везёт не каждый день.
— Скоро у вас будет новый хозяин, как вы и мечтали, — подмигнул он близняшкам.
Те ответили безупречно-счастливыми улыбками.
Следующие дни превратились в монотонную череду проверок и тестов. Уважаемый аукционный дом гарантировал клиентам достоверную информацию о каждом лоте, а потому близнецов отправили на повторное медицинское обследование, а затем передали профильному «воспитателю».
Старый седой эдемец с неизменным выражением брезгливого недовольства на лице дотошно проверял каждый навык, которым должна владеть обученная наложница. Оценщики учитывали всё: от умения подбирать подходящие наряды для посещения в свите будущего господина планет с разной культурой, до следования этикету. Отдельно оценивалось знание языков и умение поддержать беседу, если господин позволит своему имуществу говорить. И, безусловно, главную роль играла искусность в плотских утехах.
Под изучающим высокомерным взглядом эдемца Лорэй послушно выполняли всё то, чему были обучены, служа наградой отличившимся гладиаторам. Свитари щедро расточала феромоны, разжигая страсть в партнёрах, сестре и себе самой. Стимулятор, позволявший жгучему желанию во взгляде скрыть холодную злобу в душе.
Иногда Свитари ловила себя на том, что закрывает глаза и представляет рядом Блайза. Его робкие прикосновения, его обожающий взгляд. От воспоминаний кровь кипела от обиды и злости, принуждая гнать прочь образ репликанта. Но он упрямо возвращался снова и снова.
Эйнджела старалась не думать ни о чём, кроме эмоций оценщика. Она позволяла одурманенному феромонами телу жить собственной жизнью. Она не представляла рядом с собой Чимбика. Почему-то вмешивать его во всё это казалось грязным и неправильным. Эйнджеле хотелось сохранить хотя бы одно воспоминание чистым и нетронутым. Воспоминание о её руке в ладони Чимбика. И тех чувствах, что ласкали душу эмпата так, как ни один мужчина не сможет ласкать её тело.
Наблюдавший из соседнего помещения оценщик сухо кивал, делал очередную пометку в планшете и переходил к следующему из множества пунктов списка.
Нэйв и Карл сидели в каюте, коротая время за игрой в покер и травлей баек.
— Ну вот, приходит вызов, — продолжал Карл рассказ о своей стажировке.
Как и все курсанты-контрразведчики, на последнем курсе училища Монт провёл полтора месяца в одном и подразделений военной полиции, отвечающей за безопасность в колониях.
— Ювелирный грабят. Приезжаем, — тихо, без сирен и мигалок, пускаем дрона, видим: а этот баран ещё там, — Монт заглянул в карты и разочарованно цыкнул. — Пас. Раздавай. Ну вот, мы ж все такие в образе — в касках-масках-бронежилетах, с пушками в руках, врываемся внутрь, а этот придурок стоит и цацки по пакетикам фасует! Колечки — к колечкам, серёжки — к серёжкам, причём не абы как, а золотые — к золотым, серебряные — к серебряным. Представляешь?
Нэйв, тасуя колоду заржал.
— Это что ж за кретин такой был? — спросил он.