У подножия горы Нге

Когда нужно побольше живых лягушек, чтобы был запас корма, я прошу у отца немного табака, скатываю его в шарики, как кукурузные зерна, и привязываю к леске. Лягушка напробуется этого табака и пьянеет, у нее выкатываются глаза и голова начинает смешно качаться, как у монаха, отвешивающего поклоны. Тут только поспевай хватать ее и бросать в глиняный кувшин.

Утята растут неравномерно — кто быстрее, а кто медленнее, но у всех уже густые перья. Чем старше они становятся, тем сердитее дерутся за еду. Один утенок, очень дерзкий, — он самый сильный и держит в страхе остальных. Я зову его «Заячья Губа», потому что, когда он был совсем еще маленьким, он схватил что-то твердое, и кусочек клюва у него выщерблен. Заячья Губа быстро бегает и здорово дерется. Когда я бросаю уткам корм, куда бы он ни упал — близко или далеко,— Заячья Губа всегда первым его схватит. Последнее время мне приходится даже отгонять его, пока не поедят остальные. Он большой обжора и по доброй воле ни кусочка не уступит. Крякает он тоже громче всех, но это хорошо. Ночью я всегда прислушиваюсь: если из хлева доносится только тихое, равномерное покрякивание, значит, все в порядке. Это утки во сне переворачиваются с боку на бок. Но если вдруг раздается крик Заячьей Губы, значит, что-то случилось.

Раньше они засыпали там, где заставала их темнота, и никто ни разу их не тронул. Но недавно в соседних домах начали пропадать куры, и Заячья Губа кричал уже вторую ночь подряд. Поэтому я решил сегодня обязательно сделать загон. Разве это порядок, чтобы утки спали, спрятав голову под крыло, в хлеву рядом с буйволами?

Заячья Губа и трое остальных — все это утки нашего кооператива «Побеги бамбука». А всего мы должны воспитать восемьдесят птиц — уток и кур, тогда мы на двадцать птиц перегоним 4-й «Б» класс, кооператив которого называется «Молодой рис». Поэтому каждый из нас должен хорошо заботиться о своих утках или курах — и кормить их и следить за ними. Если пропадет хоть одна птица — это срыв плана, 4-й «Б» может нас обогнать.

Нет, я обязательно сегодня должен закончить «новый дом» для Заячьей Губы и остальных. Надо же заботиться о процветании своего кооператива. Если сорвем план — позор!

Когда я проснулся, все уже разошлись на работу. Солнце стояло над верхушками душистых родомитров, что растут у пруда. Раскрасневшееся и горячее, оно улыбалось мне и как будто говорило: «Привет, Шао, помни, сегодня утром ты должен закончить загон для уток». И я ответил ему: «Конечно, обязательно сделаю!»

Бамбука я уже заготовил много. И припас несколько мотков веревки. Ну, а солому для крыши проще простого достать.

Построю-ка я этот загон под арековой пальмой, поближе к кухне. Потому что если сделать его на берегу пруда, то хоть это лучше для уток — ближе к воде, зато намного опаснее там лисе проще к уткам пробраться.

Я взял заступ, колья, на которых будет держаться загон, и принялся копать. Копал я усердно и был весь в мыле, когда вдруг услышал какие-то звуки, похожие на птичье чириканье, которые раздавались за изгородью. Я повернулся и увидел Шеу. Он стоял, вытянув длинную шею над изгородью, и заглядывал в наш двор, прижимая к губам листик, в который только что свистел, подражая пению птицы.

— Ты чем это занят?

— Делаю загон для уток.

— Загон для уток?

— Да вот лиса повадилась...

— Подумаешь, лиса! Посмотри-ка сюда...

Он держал длинную трубку, из которой стреляют глиняными шариками по птицам. Подняв ее повыше над изгородью, он стал размахивать ею.

— Пойдешь?

— Но ведь я еще не доделал загон...

— Да что ты так беспокоишься? Его ведь сделать — пара пустяков. Сегодня утром к Восточному озеру столько цапель[4] слетелось... Неплохую охоту можно устроить, потому я трубку захватил... Пушинка, сюда!

Откуда ни возьмись, появилась Пушинка, она прыгала, ластясь к нему. Потом она просунула свою мордочку сквозь изгородь и, весело виляя хвостом, стала тихонько повизгивать, точно звала меня. Мне и загон хотелось закончить, и к Восточному озеру не терпелось пойти. Совсем как когда канат тянут — на каждом конце сильная команда, трудно сказать, какая победит. Стоило мне поглядеть на пруд, посреди которого, задорно задрав куцые хвостики, плавали Заячья Губа и его приятели, как меня охватывало беспокойство: лиса могла появиться здесь в любую ночь.

Но за изгородью стоял Шеу с силками и длинной трубкой, и мне казалось, что я слышу, как Пушинка зовет: «Пошли, Шао! Вернешься после обеда и успеешь доделать загон!»

Пока я так мучился, Шеу нацелил трубку на верхушку дерева мелии и сильно дунул в нее. Раздался легкий треск, и с верхней ветки упал воробей. Он зацепился за одну из ветвей, расправил крылья, пытаясь найти опору в листве, но соскользнул на нижние ветки и, взъерошив все перья, темные на хвосте и светлые впереди, сделал, опрокинувшись навзничь, круг и, съежившись, камнем упал на землю. Пушинка тут же подскочила к нему. Шеу взял у нее воробья и бросил в мешок.

— Ну что ж, неплохое начало! Значит, мне сегодня везет — берегитесь, цапли! Эй, Шао, пошли!