У подножия Копетдага

— Пошел небылицы плести! — с насмешкой заметил Джоммы Кулиев, гордый тем, что ему действительно удалось только что убить здоровенного волка.

— Это уж почище, чем твои россказни будет, — смеясь, обратился Овез к Вюши, который незадолго до этого подошел к костру и поведал друзьям о своей победе над волком. Правда, он так и не сумел найти подстреленного им зверя, но ведь кругом темно!.. Утром-то он докажет.

Шофер и Вюши обиженно промолчали. Однако Дурды-чабан, который сидел чуть поодаль и. беспокойно оглядывался по сторонам, неожиданно вмешался в разговор и взял шофера под защиту.

— Так оно и есть, — говорил он. — Я еще от отца слышал, что гелекурты, прежде чем напасть на одинокого всадника, стараются запорошить ему снегом глаза.

— Пожалуй, теперь, после всей этой суматохи, они уже не сунутся больше, — сказал Хошгельды, у которого тоже был один волк на счету.

Но старик и на этот раз возразил.

— Нет, сын мой, — обратился он к молодому агроному, который очень Понравился ему своими решительными действиями. — Не скажи!.. Это такие негодяи, что если уж почуяли запах баранины, ни за что не отстанут, хоть стреляй у них над ухом из пушки. Только теперь они, наверно, оттуда придут, — указал он рукой в ту сторону, куда повернули свои морды собаки…

Не успел Дурды-чабан договорить, как из пустыни донесся заглушенный расстоянием протяжный вой, дважды затем повторившийся. Все стадо заволновалось, бараны сразу вскочили на ноги, хвосты у них дрожали.

Старик, его помощник и подпасок бросились успокаивать их, произнося какие-то привычные возгласы, очевидно понятные животным, потому что они вскоре снова легли.

Дурды-чабан спустился с бархана к костру и объяснил:

— Это их вожак сейчас выл… Голос подает — созывает свою стаю.

— Ну, многие уже не придут на его зов, — отозвался Овез. — Сколько их осталось!

И опять старик не согласился:

— Нет, мы и половины не уничтожили. А потом, даже если всего пять штук таких заберется в ятак, — все равно всему стаду конец. У них ведь как заведено? Загрызут барана, бросят принимаются за другого. А когда они голодные, их и смерть не страшит.

Дурды-чабан снова расставил посты, протянувшиеся цепочкой костров с подветренной стороны ятака. Настороженно вглядывался Хошгельды во мрак, силясь уловить вдали малейший признак движения.

Луна хоть и появилась, но вместе с ней возникло множество обманчивых теней. Каждый куст кандыма, черкеза или селина приобрел таинственность, превратился в живое существо, глазу всюду мерещились ползущие на животе волки, тогда как на деле это были лишь тени колеблемого ветром кустарника. Но палец невольно ложился на крючок, готовый спустить его в любой момент. Подошел неутомимый Дурды-чабан. Он постоял возле агронома, опираясь на свой суковатый посох, и задумчиво произнес:

— Да, сын мой, нет человека хуже вора, нет вора хуже волка. И когда только они переведутся!..

— Теперь уже скоро, — невольно вспомнив о Елли Заманове, проговорил Хошгельды.

Вокруг было тихо. В морозном небе ярко мерцали звезды, но чувствовалось, что уже близится рассвет. Молча стояли они, вслушиваясь в тишину. И вдруг Хошгельды заметил, как невдалеке что-то шевельнулось под кустом. Он столько раз обманывался в эту ночь, что не сразу поверил собственным глазам. Но на этот раз перед ним было действительно какое-то живое существо… Оно перемещалось, стелясь по снегу, будто не имело ног.

Хошгельды мигом прицелился и выстрелил. Зверь подпрыгнул, мелькнул в воздухе и шлепнулся на землю. Он бился, силясь подняться, но песенка его была спета.

И сразу кругом все ожило. Захлопали выстрелы, раздались крики, собаки устремились вперед, и снова завязалась схватка, снова преследование хищников заслонило от молодых охотников все на свете.

Между тем приближалось утро. Небо на востоке заалело, меркли последние звезды, становилось все светлее и светлее, и наконец золотые лучи сверкнули из-за горизонта, возвещая о скором появлении солнца. Стадо, которое обычно выгоняли на пастбище еще затемно, проявляло нетерпение и беспокойство. Весь ятак волновался. Пастухи всячески старались успокоить озадаченных опозданием баранов и едва сдерживали их попытки вырваться на простор.

Но вот показалось солнце и залило светом бескрайную снежную равнину, застывшую огромными белыми волнами. Это было холодное зимнее солнце, и казалось, что не оно пылало обжигающим зноем в летние месяцы, не оно когда-то испускало жар, от которого тщетно искали спасения и человек, и зверь.

Дурды-чабан отобрал несколько охотников и присоединил их к своему помощнику и подпаску.

— Ведите стадо на ближнее пастбище, — приказал он, — да глядите в оба!

Он отдал им всех собак, оставив при себе только одну овчарку. Вместе с Хошгельды, Овезом и еще двумя охотниками старик отправился выяснять результаты ночных схваток. Вскоре их догнала полуторка. В кабине, кроме шофера, сидел Вюши. Им обоим не терпелось посмотреть на дела своих рук и доказать товарищам, что они ничего не выдумали.