У подножия Монмартра

Тарик застывает на месте. Он закрывает за спиной дверь и всем своим массивным телом едва ли не наваливается на Мансебо. Казалось, сейчас он бросится на кузена с кулаками. Глаза его потемнели, и Мансебо охватила паника. Он не узнавал двоюродного брата. Но в считаные мгновения потемневшие глаза светлеют, и Тарик улыбается. Но фактом остается то, что Мансебо успел заметить темную тень в глазах Тарика до того, как тот улыбнулся. Мансебо мысленно приказывает себе не читать больше криминальных романов. В голове возникает путаница, и он начинает фабриковать свою, параллельную реальность.

– Что, что? Я говорил по телефону?

Мансебо пытается изобразить какое-то подобие кивка, который бы одновременно выглядел как извинение за заданный некстати вопрос.

– Я говорил по телефону? – снова спрашивает Тарик. – Нет, не помню.

– Конечно, я ошибся, ты не говорил по телефону.

У Тарика вырывается совершенно безрадостный смех.

Мансебо не может понять, почему Тарик смеется.

– Теперь ты утверждаешь, что я не говорил по телефону? Но ты же сам всего секунду назад сказал, что я говорил. Брат, неужели на тебя так сильно действует жара?

Тарик качает головой и выходит из магазина.

Мансебо вдруг кажется, что в лавке стало нестерпимо холодно. Он покрывается гусиной кожей. В душу заползает устрашающее, лишающее покоя чувство. Есть что-то такое, чего он не видит, но это нечто существует, думает Мансебо, и судорожно глотает слюну.

Слышится смех, сначала тихий, а потом перешедший в дикий хохот. Мансебо открывает дверь и сразу видит причину, вызвавшую всеобщее веселье. Адель лежит на полу и держится за живот от смеха. Рядом валяется развалившийся на части деревянный стул. Мансебо не может решить – либо в квартире царит очень веселое настроение, либо он сам уже опустился на такой низкий уровень, что преувеличенно воспринимает любую ситуацию. Ему не становится лучше оттого, что Фатима ласково треплет его по щеке.

Мансебо снова вспоминает об утреннем событии и чувствует, что пузырь изоляции, в котором он оказался, становится еще прочнее, а сам он ощущает все большее и большее отчуждение. Он ощущает руку Фатимы на своей коже как что-то чужеродное и нереальное. Единственное, что чувствует Мансебо, – это запах сливочного теста и жирного шоколада. Раскрасневшаяся Адель продолжает лежать на полу. Мансебо думает, что, пожалуй, никогда не видел Адель такой румяной.

– Вы что, опять выиграли в лотерею кругленькую сумму?

Мансебо очень доволен тем, что упомянул лотерею как повод для реплики. Это внушит им всем веру в то, что он по-прежнему заодно с семьей, во всяком случае в данный момент. Теперь Мансебо должен сказать несколько фраз, которых от него ждут, которые он мог бы сказать в такой ситуации. Но ему не за что зацепиться, да, собственно, никто не удивится его молчанию, потому что все от души веселятся.

– Нет, сегодня мы ничего не выиграли, но моя жена, впервые в жизни, села на тесто, которое Фатима поставила подходить и накрыла полотенцем.

Тарик указывает рукой на противень, стоящий на низкой зеленой скамеечке.

– Потом она пересела на деревянный стул, после чего тот приказал долго жить.

Адель встает и направляется к мужу, он нежно обнимает жену и держит в объятиях, не желая от нее отрываться.

– Я смеялся над этим больше, чем над выигрышем в лотерею. К тому же я выиграл еще и мою жену, а это самый большой выигрыш!

Тарик снова смеется и шутливо кусает Адель за ухо. Выражение ее лица внезапно меняется, улыбка исчезает, и на смену ей приходит обычное напряжение. Больше нет той Адели, которую Мансебо видел всего несколько минут назад.

Мансебо внимательно наблюдает за Тариком, чтобы знать, что тот собой представляет, и держать в узде этого дикого зверя. Можно держать зверя на привязи, можно хорошо его знать, но нельзя ни на минуту забывать о его природе. Того Тарика, который только что показал свою сущность в магазине, словно подменили. Теперь Мансебо видит перед собой Тарика, какого знал с детства, – простого, непритязательного, шумного, но доброго, любящего хорошую еду, женщин и сигареты. Если у него это есть, то он всем доволен. Если он лишается всего этого, то бесится, но его бешенство выглядит в какой-то степени комично и безобидно. Тарик может быть и бескорыстным, готовым всегда прийти на помощь, особенно в практических делах. Вернулась и прежняя Фатима, та Фатима, которая все время хлопочет по дому, все время куксится, но никогда не злится по-настоящему. Исчезла женщина, которая не стесняется сыпать насмешками и язвительными комментариями, Фатима, которая ревностно следит за тем, чтобы Адель вносила свою лепту в поддержание семейного очага.

Мансебо пристально смотрит на жену и не видит женщину, которая по утрам бегает в булочную, а по слухам, еще и шмыгает за занавеску в лавке торговца табаком.

– Где мой сын? – спрашивает Мансебо.

– Сидит в библиотеке Жоржа Помпиду, – отвечает Фатима, разливая чай.

– Так поздно?

– По вечерам библиотека открыта до без четверти одиннадцать, – говорит Адель, чьи щеки приняли теперь свой обычный бледный цвет.