У подножия Саян

— Да, самый тяжелый месяц для скота, — председатель разглядывал перед зеркалом выбритую щеку.

— Вот и посмотрим сами, что в такое время на зимовках делается. А там скоро и окот начнется, Дулуш Думенович.

— Давай еще по чашке чая, бригадир, дорога дальняя, — и, повернув голову в сторону кухни, спросил громко: — Янмаа Даваевна, скоро там?

— У меня все готово, пожалуйста, — радушно сказала хозяйка, ставя пиалы на стол.

Это была женщина среднего роста. Русые волосы гладко зачесаны, сзади убраны в пучок, округлое приятное лицо с румянцем.

Когда Докур-оол и Дозур-оол были уже в дверях, Янмаа спросила:

— К нашим тоже заедете?

— А как же? Не обойдем. У всех должны побывать, кто пасет общественный скот, — ответил Докур-оол.

— Тогда нельзя с пустыми руками, — и в перекидную суму Дулуша Думеновича полетели свертки. — Сестре и Достак-оолу гостинцы.

— Что ты там наложила? — спросил Докур-оол, пробуя на вес суму. — Надеюсь и про нас не забыла, — улыбнулся он, — ведь на морозе будем, в степи.

— Что? Старикам чай да табак — главное, конфет да сахару немного. — И на ухо мужу добавила: — Передай сестре, чтоб она насчет мерлушек не забыла. Штук пять-шесть, белых. А шелк, что она наказывала, я пришлю еще с кем-нибудь, сейчас нет. Да скажи, чтоб племянничек не сидел сложа руки. Сколько можно свататься? Пора уж о свадьбе думать.

«Куда лезет? — подумал Докур-оол, — свои дети выросли, вздумала о чужих хлопотать». И с сомнением покачал головой.

— Не знаю, что у них из этого выйдет...

Зима близилась к концу. Солнце днем припекало на склонах, а морозы еще держались крепкие. Снег в верховьях Шивилига оставался лежать нетронутым. Кусты шиповника, таволожника, что росли вдоль оврага, утопали в сугробах по самые верхушки.

Проехав шагом овраг, подступавший к самому селу, всадники оказались в степи, покрытой белым покрывалом, ярко сверкавшим под косыми лучами солнца. От этой сверкающей белизны резало глаза, было больно смотреть. На глазах выступали слезы, ветер щипал лицо. Докур-оол привычно прищурился, спрятал колени под полы шубы и удобнее уселся в своем тувинском седле. «Хочет проехать с ветерком», — подумал Дозур-оол, выпрямляясь в широком кавалерийском седле. На нем был полушубок, выкрашенный корой лиственницы, воротник и края обшиты мерлушкой. Он тоже было хотел прикрыть колени, да не получилось. Тогда сел боком, вытянув одну ногу со стременем вперед. «Если старик рванет вперед, — не уступлю, не поеду по его следу. Дудки!» — решил про себя бригадир.

Но Докур-оол продолжал ехать шагом, по привычке погоняя коня ногами, лишь изредка вскидывая над головой плетку. Серый шел легко, мотал головой. Блестели на солнце серебряные бляшки на узде и недоуздке, позванивали кольца трензелей. На коне Дозур-оола ничего не блестело: вся сбруя была из кожи. В правой руке бригадир держал плетку. Отъехав от села, председатель придержал коня и, поравнявшись с бригадиром, спросил:

— Ну и что ты думаешь?

— О чем? — не понял вопроса Дозур-оол и вскинул на председателя зеленоватые глаза, похожие на ягоды несозревшего крыжовника.

— Весной-то и не пахнет. Где корма будем брать? — углублялся председатель.

— Корма хватит, тарга. Пока у чабанов сено есть...

— Вот именно — пока. А весна запоздает, что тогда говорить будешь?

— В прошлом году в это время, Дулуш Думенович, у нас и пучка сена не было. А теперь! Да этот снег скоро сойдет, тогда сам скот отыщет корм, — уверенно говорил бригадир.

Докур-оол больше не поддерживал разговор, о чем-то думал. Чтобы ему не мешать, Дозур-оол поехал сзади. Не любил он такую езду: холодно, к тому же устал сидеть в неловком положении, вертелся. То и дело под ним поскрипывало седло.

Однообразное белое безмолвие. Кроме этих двух всадников, все неподвижно здесь, в белой пустыне, сверкающей инеем. Санную дорогу, по которой они едут, кое-где замело. Холодно и коням, и людям. Скоро середина степи. Э-эх, если б Дозур-оол ехал один — уметелил уже, искры бы летели из-под копыт Гнедого!

Подавшись чуть вперед, хлестнул коня и, поравнявшись с председателем, крикнул:

— Поживей, что ли, поедем, тарга! — И ускакал.

Серый, не привыкший пропускать вперед других скакунов, рванул с места так, что Докур-оол едва удержался в седле, и припустил такой рысью — поставь на седло полный стакан — не расплескается. Он был похож на стрелу, выпущенную тугой тетивой. Гнедой остался давно позади. Дозур-оол даже обрадовался этому: Гнедой неказист пусть, но толк в скачках знает, он покажет себя.

Не было больше бескрайней заснеженной степи. Казалось, степь сжалась, стала меньше от конца до конца, когда они мчались наперегонки. Серый не думал подпускать Гнедого.

«Ничего, проедем этот лесок, а там опять степь до юрты первого чабана. Вот где посрамлю тебя, тарга», — думал Дозур-оол.