У подножия вулкана. Рассказы. Лесная тропа к роднику

Перечитывая машинописную копию своей последней краткой телеграммы в газету (отправленной утром того же дня с главного почтамта в Мехико — «Мексиканская телеграфная компания Сан-Хуан де Летран и Индепенденсия»), Хью Фермин даже не брел, а полз медленно как черепаха по садовой дорожке к дому своего брата, перекинув через плечо пиджак, который брат дал ему поносить, держа на согнутой руке, почти у локтя, саквояж с двумя ручками, вооруженный пистолетом в клетчатой кобуре, которая лениво хлопала его по бедру: ноги у меня, подумал он, остановясь перед глубокой рытвиной, даром что ватные, а сами дорогу видят, — и тут сердце его остановилось, замерло, остановилось и замерло все в мире: лошадь, распластанная в прыжке над барьером, ныряльщик, едва коснувшийся воды, занесенный нож гильотины, висельник, сорвавшийся с петли, пуля убийцы в полете, и орудийный залп где-то в Испании или в Китае не догремел над землей, прекратило движение колесо, работающий поршень…

Ивонна, или ее копия, сотканная из тончайших нитей прошлого, возилась в саду, совсем близко от него, сияющая, словно вся в облачении из солнечного света. Вот она выпрямилась — на ней желтые брюки в обтяжку — и теперь искоса смотрит на него, прикрывая ладонью глаза от солнца.

Хью прыжком преодолел рытвину и очутился на лужайке; он бросил саквояж и на миг оцепенел, испытывая замешательство и желание как-то предотвратить эту никчемную встречу с прошлым. Саквояж, плюхнувшись на чахлую, запущенную лужайку, раскрылся и изрыгнул из своего чрева облысевшую зубную щетку, ржавую безопасную бритву, рубашку, взятую у брата, потрепанную книжку — «Лунную долину» Джека Лондона, купленную накануне у немца-букиниста в лавке напротив магазина Сэндборнса в Мехико. А Ивонна махала ему рукой.

И он уже подступал к ней шаг за шагом (как отступали там, на Эбро), и пиджак, взятый у брата, по-прежнему свисал у него с плеча, и в одной руке он держал широкополую шляпу, а в другой — сложенную телеграмму, которую каким-то чудом не выронил.

— Здравствуй, Хью. Ей-богу, сперва мне вдруг показалось, что это не ты, а Билл X одеон… Джеффри сказал мне, что ты здесь. Как я рада тебя видеть.

Ивонна отряхнула землю с ладоней и протянула ему руку, по он не пожал эту руку и даже не сразу коснулся ее, а потом выпустил, ощущая боль в сердце и легкое головокружение.

— Глазам не могу поверить. И давно ты здесь?

— Только приехала. — Ивонна обрывала увядшие лепестки с каких-то растений, стоявших в горшках на низкой ограде и напоминавших цинии, с нежными красно-белыми цветами и дивным запахом; она взяла телеграмму, которую Хью неизвестно для чего положил перед ней рядом с цветочным горшком. — Я слышала, ты был в Техасе. Ты что же, работаешь под ковбоя?

Хью сдвинул на затылок свою широченную шляпу емкостью в добрый десяток галлонов, опустил голову, взглянул, смущенно посмеиваясь, на свои башмаки с высокими каблуками и на заправленные в них непомерно узкие брюки.

— Мои вещи конфискованы на таможне. Я хотел купить в Мехико другие, да вот как-то не собрался… А ты чертовски хорошо выглядишь!

— И ты не хуже!

Он стал застегивать на себе рубаху, которую носил нараспашку, поверх двух ремней, так что видно было даже не смуглое, а дочерна сожженное солнцем тело; потом он погладил патронташ, пристегнутый одним концом к нижнему поясу, а другим — к кобуре у правого бедра, схваченной тонким ремешком, погладил этот ремешок (втайне он чрезвычайно гордился своим нарядом), ощупал нагрудный карман рубахи, нашарил там измятую, погнутую сигарету и стал закуривать, а Ивонна между тем спросила?

— Что это, Гарсиа снова подает о себе весть?

— Это КМР. — Хью через плечо покосился на телеграмму. —  Конфедерация мексиканских рабочих выпустила петицию. Они протестуют против неких тевтонских происков в их стране. И мне кажется, они правы, — Хью обшарил глазами сад: а где же Джефф? Зачем она здесь? Вид у нее подчеркнуто непринужденный. Но ведь они все-таки разошлись, они же в разводе? В чем тут дело? Ивонна вернула ему телеграмму, и он сунул бумажку в карман пиджака. — Это копия, — сказал он, напяливая на себя пиджак, потому что они отошли в тень, — последней моей телеграммы в редакцию газеты «Глоб».

— Вот и Джеффри… — Ивонна взглянула на него пристально; одернув на нем сзади пиджак (сразу видно было, что пиджак Джеффов), она заметила, как непомерно коротки рукава; в глазах у нее читались страдание и боль, но вместе с тем затаенная радость; она снова стала обрывать лепестки, ухитрившись изобразить на своем лице одновременно сосредоточенность и безразличие; потом спросила: — Я слышала, ты приехал на грузовике вместе со скотом, это правда?

— Я прибыл в Мексику переодетый ковбоем, хотел сойти за техасца, чтобы не платить на границе въездной пошлины, — ответил Хью. — Но была причина и посерьезней. С тех пор как Карденас затеял эту заваруху из-за нефти, англичанин здесь стал, так сказать, «персона нон грата». Ты, возможно, еще не знаешь, но мы находимся в состоянии войны с Мексикой, конечно лишь в моральном смысле… Но где же наш повелитель, чтоб ему пусто было?