У подножия вулкана. Рассказы. Лесная тропа к роднику

— Джеффри спит, — сказала Ивонна без малейшего намека, отметил про себя Хью, на то, что он пьян. — Но почему твоя газета не взяла хлопоты на себя?

— Ну, это muy complicado[90]… Из Штатов я послал в «Глоб» предупреждение, что ухожу от них, но ответа не получил… Обожди, дай-ка я тебе помогу…

Ивонна пыталась убрать непокорный побег бугенвилеи, стлавшийся по каким-то ступенькам, которых он никогда раньше не замечал.

— Стало быть, ты знал, что мы в Куаунауаке?

— Оказалось, что стоит мне приехать в Мексику, и я убью сразу несколько зайцев… Но, конечно, меньше всего я ожидал, что тебя здесь уже не будет…

— А сад ужасно запущен, правда? — спросила вдруг Ивонна.

— По-моему, тут все просто великолепно, если учесть, что у Джеффри давным-давно нет садовника, — Хью наконец справился с упрямым побегом — битва на Эбро проиграна из-за меня! — и очистил ступеньки; Ивонна, хмурясь, сошла по ним вниз и остановилась, рассматривая олеандр, который выглядел не слишком гадко и даже еще не отцвел.

— А твой друг действительно скотовод или он тоже переоделся ковбоем?

— По-моему, он контрабандист. Я вижу, Джефф рассказал тебе про Вебера? — Хью усмехнулся. — Я сильно подозреваю, что он торгует оружием. Но как бы там ни было, мы с ним разговорились в погребке «Эль Пасо», и я узнал, что он как-то сумел поладить со скототорговцами и намерен доехать на их грузовике до Чиуауа, это было ловко придумано, а дальше лететь самолетом в Мехико. Ну, вот мы и полетели из какого-то городка со странным названием, что-то вроде Кусиуриачик, и, поверишь ли, ни на секунду не переставали спорить — он оказался из числа американцев полуфашистского толка, служил в Иностранном легионе и бог весть еще где. Вообще-то он хотел добраться до Париана, а поэтому велел летчику сесть вон на том поле, где мы и высадились. Недурное путешествие я совершил.

— Хью, как это на тебя похоже!

Ивонна с улыбкой смотрела на него снизу вверх, сунув руки в карманы брюк и широко, по-мужски, расставив ноги. Ее высокая грудь явственно обозначилась под блузкой, расшитой какими-то птицами, цветами и пирамидами, которую она приобрела или привезла специально ради Джеффа; и Хью, снова почувствовав щемящую боль в сердце, отвернулся.

— Пожалуй, надо было мне пристрелить этого bastardo[91] безо всяких разговоров; впрочем, он хоть и скотина, но не из самых худших.

— Париан иногда виден отсюда.

Хью пронизал воздух тоненькой струйкой дыма.

— Не правда ли, в том, что Джефф сейчас спит, есть какой-то неистребимый английский дух или что-то в этом роде? — Он шел по аллее вслед за Ивонной. — А вот здесь поработала моя машина.

— Джефф всю ночь был на балу в пользу Красного Креста. Бедняга, он валился с ног от усталости. — Они шли, покуривая, и чуть ли не на каждом шагу Ивонна мешкала, выпалывая какой-нибудь сорняк, а потом вдруг остановилась и долго глядела на клумбу, которую совершенно заполонили уродливые ползучие растения. — Господи, как прекрасен был раньше этот сад. Поистине райские кущи.

— Тогда давай уйдем подальше от ада. Прогуляемся, если ты не устала.

Он услышал храп, захлебывающийся, тяжкий, страдальческий, но сдержанный и краткий: безмолвный зов Англии, давно погруженной в сон.

Ивонна быстро огляделась, словно опасаясь, что Джефф, словно камень из катапульты, вылетит в окно вместе с кроватью, если он спит у себя, а не на веранде, помедлила в нерешимости.

— Я ничуть не устала, — сказала она весело и сердечно. — Прогуляемся… — И первая пошла по дорожке. — Пойдем, что ж ты стоишь?

Он невольно залюбовался ею, обнаженной, посмуглевшей кожей щек и рук, желтыми брюками, ярко-алыми цветами на блузке, завитками каштановых волос возле ушей, изящными, быстрыми движениями ног, обутых в желтые босоножки, которые, казалось, не ступали по земле, а танцевали, реяли в воздухе. Он догнал ее, и они снова пошли вместе, посторонившись, чтобы не наступить на длиннохвостую птицу, внезапно упавшую к их ногам, как стрела на излете.

Теперь эта птица важно шествовала впереди по обезображенной рытвинами дорожке, мимо сорванных с петель ворот, где ее настиг красно-белый фазан, словно пират, несущийся на всех парусах, и последовал за ней дальше, по пыльной улице. Они смеялись над птицами и могли бы сказать друг другу при иных обстоятельствах что-нибудь вроде: «Любопытно, где теперь наши велосипеды?» — или: «А помнишь кафе Робинсона в Париже, где столики расставлены под деревьями прямо на улице?» — но сейчас этого нельзя было вымолвить.

Они свернули влево, по дороге, которая вела за окраину города. Дорога круто сбегала под уклон. Внизу виднелись лиловые холмы. Почему я не чувствую горечи, подумал он, почему ее нет и в помине; но она была тут как тут: это новое, щемящее чувство впервые посетило Хью, когда остались позади стены дипломатических особняков и калье Никарагуа превратилась в труднопреодолимое нагромождение камней и скопище рытвин. Здесь Ивонне едва ли пригодился бы ее велосипед.

— Но чего ради, Хью, тебя понесло в Техас?