У порога неизбежности

Но на повороте улицы, там, где с площади открывался вид на огромное, сверкающее зеркальными стеклами здание, на цель их стремлений, новая сила вдруг выступила им навстречу. Это было тоже сознание. Угрюмая и сосредоточенная сила его, одетая в солдатские тела и мундиры. Скристаллизованная, вымуштрованная одними и теми же словами, жестами и взглядами, отточенная военной дисциплиной, она встала поперек улицы! Уже и искра была пущена в виде приказа накануне, оставалось только сомкнуть ток. Офицер скомандовал: пли! и залп огласил притихнувшую вдруг и застывшую в ужасе площадь. Толпа рванулась назад. На земле лежали убитые. На миг отступила, замерла, растерялась. Но сознание дрогнуло, затрепетало опять, опять занегодовало, вот поднялось еще раз, и с криком бросило толпу вперед; но залп, залп и еще залп! И безумная волна вдруг хлынула прочь, теперь бежала по улицам, рвалась, металась клочками, кричала, возмущалась, негодовала; взбегала на лестницы, везде говорила, рассказывала о том, что было, что видела. Людей уже не было. Личностей не было в этот вечер. Но в каждом доме, в каждой комнате, в каждой речи говорила толпа, она блестела в глазах, она кричала, она ужасалась. Уже неслась по всем телеграфным проволокам, рассыпалась брызгами по всей стране и всюду будила, подымала новые волны, несла их и сталкивала друг с другом, влекла куда-то вдаль, рассыпала по улицам трупы…

Но это был хаос — хаос сознания.

III

Сегодня девушка вошла ко мне в комнату. Просто и скромно села против меня. И долго смотрела мне прямо в глаза и молчала. А в глазах ее было какое-то тихое и пьяное безумие, такое, когда мысли текут и их не можешь поймать. И долго смотрел я на нее и что-то страшное зашевелилось во мне… И все так же смотрела она на меня своими прямыми и полубезумными глазами.

— Я кончена… Я вышла в тираж, — прошептала она, и холодный пот вдруг выступил на мне. Это была та, которая была на днях повешена и которая хохотала перед судьями. Я узнал ее. Так бывает всегда, о ком долго думаешь. И все так же смотрела она на меня своими растерянными глазами и вдруг разрыдалась.

Боже мой!.. Я бросился перед ней на колени. Я не знал, чем ее утешить. Я схватил ее за руки. Я долго ласкал их, я гладил ее, и такая маленькая, простая была она теперь и скромная тут!

Она прижалась ко мне… Она схватила меня за руки… И стала смотреть в меня… И опять что-то страшное шевельнулось во мне… Какое безумие совершалось кругом… Одни огромные, черные глаза были передо мной… Я смотрел в них… Все стало тонуть, исчезать… Она все ближе приникала ко мне и шептала, чтобы я гладил еще и еще.

— Теперь гляди, гляди, брат!.. — шептала она… — Узнай все!

Вся жизнь ее проносилась в них… Я видел пустые комнаты. Я видел коридор… Вот чьи-то шаркающие туфли мелькнули в дверь… Мать! — нет! кто же?… Любимый… еще кто-то!.. Ужас! крик!.. и на дне всего — одна бесконечная, страшная бездна. Бездна тоски и мрака! Как холодный и темный карцер тюрьмы, было это!.. и все обрывалось кровью…

— Так что же?! что же?! — шептал я. — Ты что хочешь этим сказать?

Но она глядела.

— Смотри! Смотри! — шептала она и сжимала мои руки. Я с усилием хотел оторваться, но не было сил.

— И то убийство не нужно? — вдруг вырвалось у меня самое страшное для нее.

Но это уже сказал не я… Меня уже не было… Все исчезло… Остались только два пустых, два наших голодных и глядящих друг в друга взора.

Но кто-то постучал в это время в дверь, и мы снова вернулись к прежнему. Она все так же сидела на диване и маленькая, скомканная сжимала платок у зубов…

— Можно войти? — услышал я чей-то робкий и боязливый голос.

Девушка встрепенулась и заволновалась,

— Это он, прошептала она. Впустите!

И он вошел.

Но я даже растерялся, такой тихий и растерянный был он. Я его представлял себе совсем другим. Он был в сюртуке с погонами. Но никакой сановитости в нем не было, а в глазах его я сразу же заметил то тихое и полупьяное безумие, какое было в глазах девушки.

— Что с вами?.. — сорвалось у меня, — и девушка посторонилась на диване, чтобы дать ему место.

— Ничего… Ничего… Я так…

Он быстро прошел, точно конфузясь и извиняясь, и сел на диван; он видимо волновался.

— Я вот пришел… Вы вот извините… Я пришел… — начал он и искоса робко поглядел на девушку, свою убийцу. Но замешательство пробежало по его лицу, и он замолчал, остановившись на ней.

— Какая вы маленькая?! — удивился он. Потом, точно спохватившись, продолжал, как бы припоминая свою мысль…

— Так вот! Я пришел… Вы уж простите… я по-военному…

Но целый вихрь вдруг ворвался в мою комнату… Точно раскрылась передо мной его память и я читал в ней ясно его жизнь. Что это было? Все спуталось, все понеслось… Я слышал выстрелы, стоны, бред. Нет! Это, может быть, поезд Сибири?.. Вот мелькнули окна вагонов, штыки. Он, красный и грузный, вышел на платформу. Снег хрустел под ногами… Он держал руки в карманах.

— Бунт! Крамола! — загремел его голос… — Меррзавцы! Расстрелять вас всех! Никаких!..