У последней границы

Мир был затоплен солнцем; огромная тундра отливала золотом; холмы и горы напоминали сказочные замки.

Алан Холт в сопровождении Тотока и Амок Тулика отправлялся в путь, расставшись у ворот загона с Киок, Ноадлюк и Смитом. Последний был несколько огорчен тем, что ему пришлось остаться для охраны ранчо.

Великое решение созрело в сердце прозорливого маленького человека; он чувствовал трепет, почти содрогание от близости величайшей драмы, какой ему раньше никогда не приходилось встречать. Когда по прошествии нескольких минут Алан оглянулся, он увидел только Киок и Ноадлюк. "Горячка" исчез.

Холмы, находившиеся за лощиной, из которой вышла Мэри Стэндиш с охапкой цветов, вскоре скрыли от его глаз дом Соквэнны. Впереди простирался прямой путь в горы. По нему двигались Алан, Тоток и Амок Тулик, а за ними караван из семи вьючных оленей с запасами пищи для пастухов.

Алан почти не разговаривал со своими спутниками. Он знал, что его решение отправиться в горы возникло не под влиянием минутного настроений. Им руководило сознание необходимости такого поступка. Его мозг и сердце были охвачены опьяняющим безумием. Каждый шаг вперед стоил невероятного напряжения воли. Ему хотелось вернуться, что-то побуждало поддаться слабости и забыть, что Мэри Стэндиш - чужая жена. Он чуть не отдался во власть себялюбия и страсти в тот момент, когда она, стоя в дверях комнаты Ноадлюк, сказала, что любит его. Железная воля помогла ему уйти из комнаты и она же заставляла теперь подвигаться к горам. А в голове звучали слова, объявшие пламенем все его существо.

Алан знал, что случившееся утром было не только чем-то важным и существенным в жизни каждого человека. Для него это был настоящий переворот. Быть может, даже сама девушка никогда не будет в состоянии полностью понять, что случившееся означало для него. Он нуждался в одиночестве, чтобы набраться сил и душевного покоя, необходимого для разрешения стоявшей впереди задачи. Такая неожиданная путаница в положении временно потрясла до самой глубины стоическое хладнокровие, которое воспитали в нем горы. Счастье Алана граничило с безумием. Мечта превратилась в действительность. Снова повторилась былая идиллия его отца и матери: там, позади, в доме за холмами, такая же любовь взывала к нему. Алан боялся вернуться. При этой мысли он громко рассмеялся - от счастья, от бурного восторга. Шагая по тропинке, он изливал свою радость, тихо твердя одни и те же слова. Он говорил, что Мэри Стэндиш принадлежит ему, что до конца дней своих он не отпустит ее, что он готов сражаться за нее. А тем временем он так быстро подвигался вперед, что Тоток и Амок Тулик с оленями остались далеко позади, и вскоре их отделяло от него большое пространство волнистой тундры.

С упорной настойчивостью Алан старался сдержать себя; но наконец он не смог больше сопротивляться мысли о том, что его поступок справедлив справедлив по отношению к Мэри Стэндиш. Даже теперь он не думал о ней как о Мэри Грэйхам. Но она была женой Грэйхама. Если бы он подошел к ней в момент ее признания, когда она стояла в дверях комнаты Ноадлюк, если бы он не оправдал ее веры (а из-за этой веры в него она положила весь мир к его ногам), он был бы не лучше самого Джона Грэйхама. При воспоминании о том, какого труда ему стоило сдержать первое бешеное желание позвать ее из комнаты Ноадлюк, чтобы снова заключить ее в свои объятия, как он это сделал в роще, лицо Алана залилось ярким румянцем. Что-то более могущественное, чем боровшийся в нем рассудок, заставило его выбежать из дома. То была Мэри Стэндиш - ее смелость, ее вера и любовь, светившиеся в глазах девушки, ее мнение о нем. Она не побоялась сказать, что любит его, потому что знала, как он будет реагировать.

Когда настал вечер, Алан остановился в ожидании Тотока и Амок Тулика на краю трясины, вокруг которой густо росли ивы и расстилалось море осоки, доходившей почти до колен. Пот градом лил с пастухов. Дальнейший путь Алан продолжал вместе с ними, пока они не добрались до первых уступов Эндикоттских гор. Солнце стояло над самым горизонтом. Здесь они отдохнули и, дождавшись прохлады позднего вечера, когда на землю спустились золотистые сумерки, двинулись дальше к горам.