У преддверия

Стало свѣтать. Подъѣзжая къ дому, Глѣбовъ подумалъ, что увидитъ сейчасъ одутловатое лицо швейцара и его вялый, равнодушный взглядъ.

— У насъ швейцаръ боленъ, — замѣтилъ онъ вслухъ.

Николай Михайловичъ проснулся.

— Ахъ, это тотъ… Знаю, — сказалъ онъ, — ему не нынче-завтра капутъ.

— Отчего? — спросилъ Глѣбовъ.

— У него сердце не въ порядкѣ.

Они сошли съ извощика и вошли въ подъѣздъ. Докторъ сдалъ свою шубу швейцару и внимательно глянулъ ему въ лицо.

— Онъ почти готовъ, — замѣтилъ онъ Глѣбову, поднимаясь по лѣстницѣ,- а дежуритъ; ничего не подѣлаешь!

На его звонокъ отворила теща.

— Ну, чего у васъ тутъ? это вы все мутите? — спросилъ ее Николай Михайловичъ.

Старуха замахала руками.

— Она умретъ! она непремѣнно умретъ! — чуть не закричала она.

— Да неужели непремѣнно? — спокойно спросилъ докторъ и сталъ приглаживать волосы передъ зеркаломъ,

— Идите же къ ней, au nom de Dieu!

— Не растрепаннымъ же идти! Мнѣ этотъ… вашъ… одѣться порядкомъ не далъ, — сказалъ Николай Михайловичъ.

— Ахъ, mon Dieu! Леля умираетъ и все, а вы съ вашими прическами!

Докторъ спряталъ свою гребеночку въ карманъ и пошелъ за старухой.

— Ишь, какъ бѣгать-то стала! — пошутилъ онъ, глядя, какъ та быстро переваливалась на ходу.

Алексѣй Дмитріевичъ постоялъ среди кабинета, а потомъ черезъ столовую и корридоръ тихо подошелъ къ дверямъ спальни.

— Это ничего? можно? — услыхалъ онъ измученный голосъ жены.

— Конечно. Конечно! — громко отвѣтила Софья Сергѣевна.

— Au nom de Dieu, Леля, не дремли! — жалобно заговорила теща. — Ахъ, это съ ней не сонъ, а просто слабость или дурнота.

— Напротивъ, пусть спитъ, если хочетъ, — возразилъ докторъ. — А вы бы шли туда, мамаша. Тамъ Леша одинъ.

— Да… Иди, мама, — тихо сказала Леля.

Алексѣй Дмитріевичъ отшатнулся и, чтобы не возвращаться въ кабинетъ, быстро пошелъ по корридору и отворилъ дверь кухни. Кухарка, одѣтая, спала на кровати; рядомъ въ растяжку на полу спалъ большой бѣлый котъ. У плиты стоялъ самоваръ безъ крышки, въ печи лѣниво потрескивали дрова, а въ большомъ мѣдномъ чайникѣ булькалъ кипятокъ.

— Марья! — тихо позвалъ Глѣбовъ, придумывая, что бы спросить у кухарки, если она проснется. Но она не проснулась.

— Леля дремлеть, Леля не мучится, — сказалъ онъ себѣ съ облегченіемъ.

Непривычная обстановка развлекала Глѣбова.

— Что у нихъ тутъ таракановъ! Неряхи! — подумалъ онъ, приглядываясь къ раковинѣ.

По корридору кто-то пробѣжалъ, горничная или акушерка.

— Если я пойду въ кабинетъ, то навѣрное поругаюсь съ тещей, — сообразилъ Алексѣй Дмитріевичъ и сѣлъ на табуретъ около стола.

Кухарка вздохнула и пробормотала что-то во снѣ. Вода въ чайникѣ глухо кипѣла и время отъ времени выплескивалась на плиту тонкой дымящейся струйкой. Глѣбовъ зѣвнулъ и положилъ голову на руки…

— Такъ вѣдь вотъ же онъ! — закричалъ кто-то надъ самымъ его ухомъ. Алексѣй Дмитріевичъ вздрогнулъ и открылъ глаза. Передъ нимъ съ полотенцемъ въ рукахъ стоялъ докторъ и хохоталъ.

— А говорятъ — сбѣжалъ. Не сбѣжалъ, а спитъ.

Кухарка проснулась и стремительно соскочила съ постели, хватаясь за голову.

— Что? Какъ? — задыхаясь отъ внезапнаго сердцебіенія, спросилъ Глѣбовъ.

— А тебѣ чего хотѣлось? — спросилъ докторъ, внимательно приглядываясь къ коту.

— Да говори же! — закричалъ Глѣбовъ.

— Поди, самъ посмотри! Чего привязался! — огрызнулся Николай Михайловичъ.

Глѣбовъ бѣгомъ выбѣжалъ изъ кухни.

— Только кухарочку обезпокоили! — сострадательно замѣтилъ докторъ и пошелъ за нимъ.

Черезъ полчаса докторъ и Глѣбовъ стояли въ передней; ихъ провожала теща.

— Я только сдамъ телеграмму и сейчасъ же вернусь, — суетливо сказалъ Глѣбовъ.

— Ахъ, mon Dieu! я такъ рада, такъ рада, что не вѣрю себѣ! — заговорила теща. — Я думала, Леля умретъ и все… Я спала и ничего не знала и вдругъ Леша прибѣжалъ… Ахъ, ужъ какъ я рада! — она потирала руки и, улыбаясь, щурилась отъ удовольствія.

— Maman думаетъ, что все это отъ лѣстницы, — вспомнилъ Глѣбовъ и захохоталъ.

— Это съ Еленой Павловной-то? А что же съ вами отъ лѣстницы ничего не дѣлается? — пошутилъ докторъ. Старуха громко засмѣялась и замахала руками.

— Allez, пожалуйста! всегда такія глупости! — Докторъ и Глѣбовъ вышли.

Какой-то молодой незнакомый малый мелъ лѣстницу; внизу, съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ, стояла жена швейцара и смотрѣла на улицу въ стеклянную дверь подъѣзда. Она оглянулась, пошла навстрѣчу Николаю Михайловичу и стала что-то тихо говорить, засматривая ему въ глаза умоляющимъ взглядомъ.

— Хорошо, я зайду, — сказалъ Николай Михайловичъ и обратился къ Глѣбову:

— Ты меня подожди, я сейчасъ.

Жена швейцара и докторъ скрылись въ маленькую дверь. Глѣбовъ сѣлъ на ларь и сталъ ждать. Ему вспомнилось, какъ этой ночью сидѣлъ здѣсь швейцаръ, потому что онъ, Глѣбовъ, не давалъ ему спать. Ему вспомнилось еще, что когда у него или у другихъ жильцовъ бывали гости, Андрей тоже не спалъ и не тушилъ лампы.

Докторъ вышелъ изъ швейцарской, за нимъ шла женщина съ ребенкомъ и горячо благодарила его. Въ ея глазахъ вмѣсто мольбы свѣтилась надежда и робкая радость.

Николай Михаиловичъ быстро надѣлъ шубу и вышелъ. Извощиковъ не было и они пошли пѣшкомъ.

— Что тамъ? — спросилъ Глѣбовъ.