У пределов мрака

Остается неясным один момент. Если на этом тексте во многом основывается «Великий дух ночи», который был написан по заказу, чтобы дополнить первый том «Ассоциированных авторов», то почему же Жан Рэй никогда не пытался опубликовать этот законченный текст?

Как часто авторам везет с находкой древних манускриптов! Их удается обнаружить то в старой завалявшейся в шкафу шляпе, то на пустынном острове; их находят в выловленной из океана бутылке, в грязном номере убогой гостиницы и даже в такси…

Эту рукопись, летевшую над водой подобно казарке, схватил на лету мальчуган, сын рыбака. Рукопись не развалилась, так как была скреплена тонкой латунной проволокой. Тем не менее, листы, находившиеся в самом конце повествования, оказались утерянными.

В этот день поднялся сильный ветер, и мальчишка заметил пролетавшую над ним рукопись, подхваченную ветром вместе с опавшими листьями и прочим мусором.

Все сказанное выше об этой рукописи отнюдь не проясняет ее происхождение. Она была написана на хорошей, но не слишком дорогой бумаге твердым четким почерком, ничего не говорившим об авторе рукописи. Только несколько последних страниц явно были написаны сильно взволнованным человеком.

Кажется, что таинственный автор хотел что-то закончить, или достичь возможных пределов отображения.

Добавим, что поспешное скручивание нити Ариадны позволяет предположить, что читатель видит перед собой не законченный текст, а страницы, оказавшиеся во власти неизвестных сил…

В этой рукописи смущает то, что в ней — внутри ее — находится другая, встроенная в нее рукопись.

Это краткие воспоминания старика по имени Эркенслах; они представлены несколькими страницами, исписанными таким плотным, таким мелким почерком, что для их прочтения приходится прибегать к помощи лупы.

Встроенные в последнюю главу, они не способны пролить свет на что-либо. В принципе, какой свет можно ожидать от этих мрачных страниц?

Можно предположить, что автор в последнюю минуту лихорадочно свалил в кучу все, что представляло для него какую-нибудь ценность.

История Эркенслаха, которую мы приводим после настоящей, лишь осложняет туманную атмосферу, создаваемую ужасом и неопределенностью, довлеющими над небольшим провинциальным городком.

Добавим ее…

Часть первая Гертруда

Глава первая Вечер 8 октября

Рассказ безумца, полный ярости и силы,

Но полностью лишенный капли смысла.

Шекспир. «Макбет».

(Монолог Макбета. Акт 5, сцена 5).

Вечером 8 октября, когда я в четыре часа вышел из школы, все странное и невероятное, все, от чего страх заставляет стучать ваши зубы, бросилось мне в лицо, словно разъяренная кошка.

Было четыре часа — это время можно назвать нейтральным. Оно приятно пахнет свежим кофе и тартинками с маслом, оно никогда никому не причинило ни малейшей неприятности. Уборщицы оставляют залитые водой тротуары, блестящие от отражающегося в воде солнца, а старушки, израсходовавшие все запасы сплетен, покидают свои наблюдательные посты, чтобы вернуться на кухни, заполненные ароматным туманом хорошего чая.

Я оставил позади себя школу, утомленный своими пятнадцатью годами известного лодыря; мои мозги продолжали усердно обрабатывать информацию, относящуюся к неприятной задаче про почтовых курьеров.

— Не понимаю, зачем мне нужна алгебра, — обратился я к приятелю. — Я остался один на этом свете, у меня хорошая рента. Я ежедневно посещаю питейное заведение и честно расплачиваюсь за выпитое в баре Тремана возле пристани.

— Голуби шорника клюют что-то на небольшой городской площади, — ответил мне мой спутник. — Я сейчас стану швырять в них камни. Мне хочется подбить голубого.

Я заметил, что мой приятель хромает, и только теперь понял, что иду вместе с Дэвидом Боском.

— Постой, — удивился я. — Это же ты, Боск! А я думал, что разговариваю с Жеромом Майером.

— Ты что, не заметил, что он спрятался в сточной канаве? — сказал Боск.

Я заискивающе улыбнулся; мне почему-то хотелось подольститься к Боску.

Почему я хотел доставить удовольствие этому мерзкому типу, которого всегда сажали на заднюю парту, так как он вонял, словно козел, и у которого воспаленные сальные железы на коже вздувались гнойничками, словно бородавки у жабы?

Желтые солнечные лучи заливали совершенно безлюдные улицы; стояла сильная жара, характерная для бабьего лета. Голуби к этому времени улетели с площади и принялись ворковать на дальней крыше.

— Посмотри, — сказал Боск, — у булочника остался только один хлебец.

Действительно, корзины булочника, сплетенные из светлых ивовых прутьев, опустели, и даже в стоявших на полках банках и коробках виднелись только какие-то комки грязи.