У пристани.

— Всем нам известно, что сейм никогда не согласится на наши пункты, так к чему же ждать его решенья, разве для того, чтобы угодить панам?

— Нет, друже мой, — остановил его жестом Богдан, — не для этого, а для того, чтобы оправдаться перед всеми и показать, что только крайность заставляет нас подымать оружие.

— Даже если б из — за этого нас побрали просто голыми руками ляхи? — усмехнулся саркастически Золотаренко.

— Этого никогда не будет. Не тревожься, брате: все будет сделано, мы разведаем, где только можно, правда ли то, что говорят о наших послах. И если в этом слухе есть хоть капля правды, мы выступим сейчас же в поход. Во всяком деле надо сперва посоветоваться с мудростью и осторожностью.

— Эх, гетмане… — вздохнул Золотаренко. — Когда б бросились мы просто на ляхов, — больше б толку было!

С этими словами Золотаренко круто повернулся и вышел из комнаты, за ним вышел и Кречовский.

Богдан молча посмотрел им вслед, и глубокий вздох вырвался из его груди.

— И все только одно: броситься на ляхов, разбить, расплюндровать, — произнес он задумчиво, — а что дальше будет, что надо создать в будущем, они себе и в ум не кладут! Думают, что все это так просто: и Варшаву взять, и сейм разгромить, и всех хлопов разогнать по всему свету, всем и волю, и одинаковые права дать, и поделить поровну всю землю! Ох — ох — ох! А ведь это еще лучшие из козаков. У Золотаренка золотое сердце.

— И крепкая рука, — прибавил Выговский, — да только… — произнес он, опуская скромно глаза, — к простоте все он тянет, рад бы всю Польшу нарядить в сырыцю, вот оттого у него и такая ненависть к панам… А пан пану рознь.

— Так, так, друже, — заговорил Богдан, — среди панов есть у нас верные и преданные друзья… да и без освиты нет правды… Одначе все же… откуда этот слух? Нет дыму без огня.

— Ясновельможный гетмане, из наших Козаков есть многие, которые только ждут войны и уж давно скучают от безделья; быть может, слух этот пущен ими самими, чтобы поскорее подвинуть тебя.

— Да, да… — схватился Богдан за новую мысль, навеянную ему Выговским, — и это может быть. Одначе ты, Иване, пошли немедленно узнать, разведать.

— В минуту, ясновельможный гетмане! — поклонился Выговский и вышел из комнаты.

— А что, если это правда? — произнес медленно Богдан и устремил глаза в окно. «Порта против нас настроена, Москва холодна, хан уклоняется, а может, и заключил союз с Польшей… Кругом враги, и я — сам на сам с Речью Посполитой?.. Бр-р! — передернул он плечами. — Холодно шщ сыро тут? Положим — наша отвага, стремительность, их — трусость и бессилие. Чем судьба не шутит? Счастье за нас! Все прочат мне высокую долю, советуют действовать смелее… и эти гадалки, и та колдунья… — В голове гетмана пронеслось какое — то отдаленное туманное воспоминанье: лес, полночь… бессвязные слова старухи. — Но нет, нет! — тряхнул он головой. — Они только туманят нас; все это ложь, обман… Ивашко прав. О, он всегда угадывает правду: тех смутьянов, что от безделья скучают, много! Им недорого поднять все войско. Уж если бы было так, то Радзиевский или Верещака сообщили бы мне. Да и Морозенко… Ведь он там, на Волыни; прислал бы, известил… Однако давно от него нет известий. Нашел ли он Чаплинских? Да разве можно не найти? С ним две тысячи отборного войска. С такими козаками можно весь край перевернуть, все выжечь догола!»

Гетман встал с места и заходил в волнении по комнате. Мысли его понеслись бурно.

— До сей поры! Два месяца — и не может отыскать ничего! О, если б я был там, — сжал он до боли руки, — оба давно бы здесь, у моих ног, были! Натешился б! Помстился б! Ногами затоптал бы! — вскрикнул он вслух и остановился посреди комнаты.

Лицо его было красно; грудь высоко и тяжело подымалась. Так прошло несколько мгновений.

— Нет, нет, — произнес он наконец, овладевая своим волнением, — из — за одного пустого слуха нельзя сзывать назад все загоны и выступать в поход. Теперь надо держаться остро! Каждый наш неосторожный шаг будет мешать сближению с королем.

Так прошло еще несколько дней. Слухи о гибели послов пока не подтверждались, но в войсках началось сильное брожение и недовольство. Старшина осуждала гетмана за медлительность и доверие к ляхам, козаки осуждали старшину, а всем вообще было обидно даром стоять в то время, когда загоны пользовались во всем крае широким правом добычничества. Все были возбуждены, настроены ко всяким ужасам и ожидали с минуты на минуту какой — то страшной грозы. Сам гетман изнемогал от неизвестности и мучительного ожидания. Среди такого грозного затишья прибыл наконец гонец от Дженджелея.

Дженджелей извещал гетмана, что до сих пор положение их дел в Порте было очень плохо, так как Польше удалось склонить на свою сторону великого визиря, но на днях султан был умерщвлен янычарами, правлением овладел теперь новый визирь[42], и есть надежда склонить его на свою сторону, тем более, что с ним ищет сношения и сам хан.

Известие это подняло снова все силы Богдана, тем более, что на другой день после прибытия посла от Дженджелея привез гонец из Крыма письмо от Тимка.