У пропасти

У Поли слюнки потекли, глядя на все это. "Эва, как тут живут-то, -- думалось девочке, -- а мне еще не хотелось из деревни ехать". И ей стало весело, и грусть, охватившая ее давеча на вокзале при прощаньи с Кидиновной, вдруг исчезла; она бодро взглянула на мать и весело улыбнулась.

– - Хорошо? -- спросила Дарья Павловна.

– - Хорошо, -- молвила Поля.

– - Поживешь в Москве, еще не то увидишь.

V.

Вернувшись с Полей домой, Даша принялась за свои обычные дела, но делать их попрежнему спокойно она уже не могла. Забота окончательно не снялась с нее. Правда, прежняя забота теперь миновалась, но явилась другая в новой форме. Новая забота была о том, куда ей девать свою дочь. Знакомства у ней не было, а без знакомства нельзя было надеяться скоро найти места, держать же у себя неудобно. Правда, господа ничем не стесняли ее за приют у себя девочки и охотно отпускали для приискания места, но Даша все-таки чувствовала себя неловко.

Поля мало-по-малу стала привыкать к Москве. Она помогала Аграфене мыть посуду, чистила кастрюли, самовары, сапоги и калоши по утрам, выносила помои. Даша старалась, чтобы девочка делала как можно больше дела и не для помощи себе и кухарке, а для "науки", как говорила она. Она брала ее по утрам, когда еще господа спали, наверх и заставляла подметать пол и чистить платье.

Дела были нехитры и нетрудны; и Поля все делала охотно и ловко; но иногда ей вдруг почему-то становились страшно скучны все эти дела, она с радостью стала бы лучше заниматься какой-нибудь деревенской работой. "Зачем это, -- думалось ей, -- каждый раз чистить сапоги, кастрюли, за обедом перемывать по два раза одну и ту же тарелку, на что это? только людей мытарят"; и ей вдруг делалось так трудно и тошно, что ни на что руки не поднимались.

И в такие минуты ей было страшно жалко и мать, и Аграфену, и себя, страшно жалко своей деревенской жизни, деревенских подруг и свободы; при мысли, что ей придется постоянно жить в этой проклятой Москве, рыдания подступали к ее горлу и сдавливали его, а слезы лились ручьем по щекам ее.

"И зачем только она вытребовала меня? -- думала она про мать. -- Зачем я ей понадобилась? Жила бы да жилая по-старому в деревне, а то вот майся здесь, как сама мается".

Но не всегда так думала Поля. "А как здесь все нарядно ходят-то, барыни, барышни, на что похоже! Маменька -- прислуга, и то у ней шерстяные платья есть с оборками. Вот бы мне нарядиться так да в деревню показаться!"

И она мысленно представляла себе, как она поступит на место, наживет платья, пальто, полусапожки с калошами и поедет в деревню. "Подруги-то, подруги как будут завидовать мне!"

И такие думы несколько мирили ее с Москвой и помогали забывать деревню.

На второй неделе по приезде Поли Даша заявила ей:

– - Ну, дочурка, нашла тебе место.

– - Куда?

– - Лавочник наш рекомендовал в нумера тут небольшие, на кухню; пока будешь кухарке помогать, а там, попривыкнешь, в горничные поставят.

Поля обрадовалась.

– - Только бы взяли, дай Бог, а то мне все равно.

После обеда Даша повела дочь на место. Там ее осмотрели, расспросили -- сколько лет, будет ли делать, что заставят, и сразу порешили принять. Хоть сначала положили и небольшое жалованье, но обещали к праздникам подарки и прибавку со временем. И мать и дочь были рады и этому.

На другой день утром Даша отвела дочку на место. С этого дня для обеих началась новая жизнь.

VI.

Как чувствовала себя дочь в своей новой жизни, Даша не знала, но для нее самой жизнь значительно изменилась. Теперь уж никакая забота не стала грызть ее, и она могла дышать гораздо свободнее, могла встряхнуться от постоянно душившей ее тяготы и взглянуть на жизнь иными глазами.

"Вот теперь я вольная птица, -- думала Даша: -- как хочу, так и живу… Слава Богу, отмаялась… пятнадцать лет маялась без отдыха, без останову. Когда я отдыхала? Когда в деревню ездила; а часто ли это было? Да и какой это отдых? Приедешь, поживешь недельку, глядь -- деньги все; опять надо ехать во тьму кромешную, опять надо деньги зарабатывать… И какая это подлая должность -- горничная! Господи Боже! мастеровщина, фабричные всякие -- праздники хоть знают, в церковь сходят, помолятся и отдохнут, а у нас как праздник, так самая погибель: то к хозяевам твоим гости придут -- встречай да провожай, то самих отправляй; часто спать до коих пор не ляжешь, или ляжешь не раздеваясь, как собака измученная, и спишь. А теперь уж отдохну хоть маленько, а возьму свое. Вот пройдет месяц-другой, обживется моя дочурка, прикоплю деньжонок, возьму да отойду от места и хоть один месяц поживу на вольной волюшке, хоть посплю спокойно".