У расстрельной стены

— Не нуди! Сейчас я развею твою печаль. — Я быстренько освежил стол и открыл новую бутылку, в которой нежно плескался не только аромат можжевельника и вольный ветер вересковых пустошей, но и дух содружества и сотрудничества двух творческих личностей. — Ну что, дружище, за успех нашего нового предприятия?

— «Горацио, я гибну. Ты жив! Поведай правду обо мне неутоленным…» — Взор Макса, устремленный куда-то вдаль, был строг и воинственен. — Леша, ты прав! Мы всем поведаем историю твоего чекиста! Мы им покажем кузькину мать…

Глава двадцатая Москва, июль 1937 года

Новые успехи днепропетровских комбайнеров.

Днепропетровск, 14 июля. Комбайнер В. Рогачевской МТС Б. Лепетихского района тов. Железняк сцепом двух «Сталинцев» убрал 10 июля 114 гектаров озимой пшеницы! 12 июля мастер комбайнирования Высокопольской МТС Фриц-Геккертовского района, тов. Лысовол, агрегатом из двух «Сталинцев» убрал 115 гектаров, перекрыв этим рекорд комбайнеров Чмыхало и Бестфатера.

Газета «Правда», орган ЦК ВКП (б).

15 июля 1937 года

Правительство постановило досрочно освободить за ударную работу на строительстве канала Москва — Волга 55 тыс. заключенных. Для их отправления в разные районы советской страны организованы специальные эвакопункты. Каждому выдан бесплатный проездной билет и денежная награда.

Газета «Коммунист», орган ЦК КП (б) Украины.

24 июля 1937 года

— Ну что, Матвей Федотыч, доигрался? Как тебе в роли арестованного — нравится? А я ведь тебя, дурака, предупреждал, просил глупостей не делать! Так или нет? — Медведев затянулся «казбечиной», медленно выдыхая, выпустил дым и вдруг грохнул кулаком по столу: — Я тебя спрашиваю — предупреждал?!

— Так точно, предупреждали, — не поднимая глаз, безучастно произнес Дергачев.

— Во-от, у нас уже и голос прорезался — это хорошо. Тебе еще бы мозгов хоть чуть-чуть — так совсем замечательно было бы, — презрительно щурясь, раздраженно сказал комиссар и, тут же меняя тон, сочувственно усмехнулся: — Как там мои ребята, не сильно тебя помяли-то? Чувствовал, вот чувствовал я, что наломаешь ты дров! Пришлось людей от работы отрывать и ставить их в «наружку» — за тобой присматривать… Что ж ты творишь, Матвей, а? Ты хоть понимаешь, что в шаге от лагеря ходишь? Да что там от лагеря — от смерти, черт бы тебя взял! Ну, повезло тебе сейчас, что это были мои люди, и они будут молчать. Но в другой-то раз такого везения не будет!

— Да и плевать, — равнодушно ответил Матвей и, устало прикрывая глаза, добавил: — Люблю я ее, товарищ комиссар третьего ранга. А мы ее под статью да в лагерь! Она ведь там пропадет, вы же знаете! Что, она тоже враг народа? Вредительница? Или покушение на нашего наркома просвещения, товарища Бубнова, готовила? Вот чем она могла навредить Советской власти в своей библиотеке? Чем?! Это же бред какой-то…

— Бред, говоришь, — темнея взглядом, прервал его Медведев и, достав из ящика стола пухлую картонную папку, подтолкнул ее в сторону Матвея: — На, полистай, полюбуйся! Твоя красавица на пишущей машинке, числящейся за ее библиотекой, антисоветские статьи, письма и прочие документы печатала для своего папеньки. Ты же знаешь, что все машинки стоят на учете в НКВД. И определить, на какой из них напечатан текст, раз плюнуть! Ты почитай, почитай! Вот здесь, например, очень интересные материалы!

Дергачев придвинулся поближе к столу и без особой охоты пробежал глазами несколько строчек. Но после первых же прочитанных документов он все более внимательно всматривался в страницы дела, чувствуя, как с каждой минутой растет его недоумение и растерянность, неужели все это действительно перепечатывала его Лиза?!

«С сегодняшнего дня даже для самого наивного простеца становится ясно, что не только о каком-нибудь мужестве и революционном достоинстве, но даже о самой элементарной честности применительно к политике народных комиссаров говорить не приходится…