У Ромео нет сердца

Он себе нравится. Высокий. Мускулистый. В журналах пишут, что в спортивном зале он провел не один год, и, судя по загару, — не раз засыпал в солярии. Очевидно, что, в отличие от меня, он уже давно достиг больших успехов в борьбе с неуверенностью и завоевал одобрение окружающих.

Я нервно кашляю и выпрямляюсь в кресле.

— Я…

— Знаете, вся эта ситуация была для нас полной неожиданностью! — перебивает меня Маринка.

Она сидит рядом. Маленькое черное платье обтягивает ее хрупкую фигуру, не мешая демонстрировать стройные ноги в черных чулках. Стильные черные туфли агрессивно вонзаются каблуками в пол. Все в ней говорит о твердой уверенности в собственной правоте и великой скорби по поводу всех несправедливостей мира, с которыми вынуждена сталкиваться ее тонкая и ранимая душа.

— Знаете, мы любим жизнь. Мы не изгои какие-нибудь. Мы любим путешествовать, часто бываем в кафе.

«Это она к чему?» — думаю я. И, словно услышав меня, ведущий ток-шоу, не поддаваясь чарам Маринки, спрашивает вновь:

— Так в какой момент начался конфликт между вами и сотрудниками кафе?

— Ну, вот я и говорю, что ни разу подобных ситуаций с нами не возникало, и вдруг! — продолжает она. — Просто верх хамства какой-то…

— Юлия, как все произошло в тот день? — ведущий вновь пытается переключить внимание студии на меня.

Мне не хочется ничего говорить. Я в принципе не люблю разговаривать. Тем более когда не знаю о чем. Рассказать всем, как мы раздули скандал из-за Маринкиного желания посидеть в этой студии? И да — ради фильма, конечно. Но ведь они не этого ждут. Рассказать о потребностях брата или о проблемах, с которыми сталкивается наша семья? Но ведь не ради этого на меня надели блестящее платье. Я уже знаю, что завтра буду презирать себя, но все же говорю то, чего от меня ждут, повторяю слова Маринки:

— Это было так неожиданно…

* * *

— Насколько я знаю, Юля, вы из простой семьи? — взгляд ведущего пронзителен, он, не моргнув, меняет тему.

— Да.

— Вас с братом воспитывает мама, а отец бросил вас, когда вы были еще маленькой, так? — набирает темп он.

— Да, — я, как всегда, очень «многословна»…

Такое поведение сводит на нет все мои жалкие попытки выглядеть гламурной девочкой, не помогает и дурацкий наряд. Мне кажется, что из-за него все в студии смотрят на меня с осуждением, — я сильнее поджимаю ноги и мну в руке модную, сверкающую ткань.

— Да, я из простой семьи, и мне знакомы все проблемы тех, кто воспитывает аутичных людей, — коряво продолжаю я, решившись сказать хоть что-то по делу.

— Вот прямо сидите вы тут, такая вся из себя, поблескиваете и уверяете, что вы из простой семьи! — в бой идет странного вида женщина в сиреневом платье, видимо, кто-то из молодящихся звезд. — Расскажите нам, как вообще вы, такая вся простая, получили главную роль, да еще не какую-нибудь, а Джульетты, в новом фильме, да не у кого-нибудь, а у самого Томчанского, а?

— Не надо ни на что намекать, — твердо начинает скорбящая Маринка. — Да, режиссером фильма, в котором сейчас снимается Юля, является друг моего отца. Да, роль Ромео играет мой брат. Да, мы с Юлей одноклассницы и давние подруги. Но на этом все так называемые сенсации и заканчиваются.

— Да неужели! — не унимается сиреневое платье.

— Юля, как и все, прошла кастинг и была утверждена на эту роль вне зависимости от каких-то знакомств и прочего, о чем сейчас все пишут в интернете. И на этом точка. Нас пригласили сюда по другому поводу, разве нет? — Маринка бесстрашно обращается к ведущему.

— Да, конечно, — отвечает он и скороговоркой продолжает: — После рекламы мы познакомимся с главным участником этой истории. Узнаем, каково это — быть аутистом. Оставайтесь с нами.

Я сижу в полной растерянности. Нет, мы так не договаривались. Они не должны были брать у него интервью. Нет. Даже лицо Маринки, всегда спокойное и невозмутимое, вдруг растягивается в улыбке, под которой она тщетно старается скрыть свое замешательство. А ведь он мог рассказать журналистам и о своей любви к ней. Лица передо мной сливаются в разноцветную массу. Время замедляет ход, но все равно ускользает слишком быстро для того, чтобы я успела прийти в себя.

* * *

Аплодисменты зрителей в студии, словно водопад бессмысленных звуков, обрушиваются на меня со всех сторон. Ведущий поправляет на шее бабочку и резво присаживается рядом со мной.

Прежде я никогда не испытывала такого странного волнения: внутренний трепет вместил в себя досаду, раскаяние, страх. Труднее всего мне примириться с тем, что ничего уже не изменить, — невозможно сказать, что я больше не участвую в этом, невозможно встать и выбежать из этого ада, невозможно стать режиссером всего происходящего и изменить главный посыл.

— Итак, после рекламной паузы мы вернулись в студию, — стремительно начинает ведущий. — Но прежде, чем мы познакомимся с главным героем нашей сегодняшней истории — парнем-аутистом, которого по-хамски выгнали из кафе, я хочу спросить его сестру, играющую в новом фильме роль Джульетты, вот о чем…

Он делает паузу, наклоняется ко мне и бойко произносит:

— Кто ваш Ромео? И любите ли вы его?

— Эээ…