У рыбацкого костра

Теперь я вижу дугу пластикового удилища, простенького, короткого, черного, с красными обмотками и шершавой ручкой - такое удилище есть повсюду среди прочих ходовых рыболовных товаров. Надрывно трещит тормоз катушки! Рыбина на дне.

- Лешка! Лешка! Только не опускай удилище! Держи так! Пусть устанет! И се время вращай ручку!

Снова визг катушки, затем тишина - это рыба идет к лодке. И снова голос катушки.

Подсачек в воде. Я готов завершить Лешкину охоту. Но до подсачека дело пока не доходит - щука вдруг показывается нам метрах в двадцати от лодки. Как малая щучка-травянка, она раскрыла над водой пасть и тряхнула головой. Нет, - не выбила, не выбросила блесну… И вот щука в лодке.

Лешку посетило безумие. Наверное, с таким же безумием-ра- достью отмечали наши пещерные предки свои охотничьи победы, если у них уже был сформирован эмоциональный аппарат, сравнимый с Лешкиным.

- О-ой-ой-ой-ой, папочка! Вот это блесенка! Вот это да! Ура! Ура! - все это мой сын, наученный не нарушать тишины природы, произносит почти про себя, но так ярко, что, казалось, само Изерко заискрилось, заплескалось веселыми искрами вместе с нами.

Дома мы взвешиваем щуку. Пружинного безмена-динамометра на этот раз нам, правда, хватило - щука потянула на четыре килограмма. Она была на десять килограммов легче той, что мы добыли три года назад с Сережей. Но тогда главным добытчиком- охотником был я, а в этот раз удача принадлежала целиком мальчишке.

На Изерке мы были еще не раз. И не раз маленькая финская блесенка на спиннинге сына, бывшая золушка-замарашка, срамила мои французские мепсы-лепестки. И не раз, возвращаясь с Изерка домой, мы говорили озеру спасибо и повторяли наш стишок-припевку:

Изерко, Изерко, засветись, как искорка.

Принимай по-царски нас, ну хотя бы изредка.

И уже под самую осень на Изерке нам досталась совсем необычная добыча. Я выловил на спиннинг щучку, сытую, плотную, с полупереваренной плотвицей в желудке. Из пасти щуки торчал кусок медной проволоки, согнутой на конце колечком. Такие «страшенные» медные проводки крутил для своих крючков-самоловов наш печник. Так и есть - в желудке у щуки оказался и крючок печника. Рыба, видимо, оторвала поводок от лески и ушла вместе с крючком и поводком.

Было это, скорей всего, в конце мая - в самом начале июня. А теперь конец августа. Щучка была жива и, видимо, вполне здорова, если питалась, кидалась к блесне и не выглядела в чем-то ущербной. Что было бы дальше с этой рыбиной, не знаю… Возможно, сталь крючка была бы разъедена в щучьем желудке, а медный проводок, видимо не поддающийся щучьему желудку, тогда просто бы выпал из пасти. Такие «переваренные» крючки в щучьих желудках я встречал. Встречал в щучьих желудках и медные, латунные, а однажды даже серебряную блесны - такие блесны щучьему жедудку, судя по всему, не поддавались. Я оставлял их у себя как трофеи, а на серебряную зимнюю блесенку, доставшуюся мне таким необычным путем, и сейчас успешно ловит рыбу мой старший сын.

Пялозеро

Дороги к нашим лесным озерам я определенно делю на веселые и невеселые. Веселые дороги проложены по высоким, сухим, светлым местам, а оттого всегда кажутся легкими и идти по ним одно удовольствие. Невеселые же дороги обычно темные, тянутся они по местам низким и сырым и остаются в твоей памяти лишь бесконечными зарослями крапивы да черным вязким кочкарником, гда смотри и смотри, чтобы не зачерпнуть вдруг резиновым сапогом болотной грязи. Такие невеселые дороги всегда кажутся бесконечными, а потому обычно и не вызывают большого желания отправиться по ним снова.

Вот почему так долго и откладывал я свидание с Пялозером, хотя мой старший сын туда уже сходил и принес оттуда удивительный рассказ, в котором были белые лилии, тяжелые удары щук и чей-то заблудший кот, который поджидал Сережку на мостиках и требовал с него дань в виде тяжелой плотвицы.

- Ну пойдем, отец, сходим туда. Там на берегу озера деревушка светлая, чистенькая, только почти нежилая. И лодки есть. - уговаривал меня Сергей, уговаривал долго, порой я почти соглашался, но как только представлял себе полтора часа пути по грязи, так родившаяся было у меня решимость тут же исчезала. Но наконец Сергей победил.

На правах проводника он идет впереди, указывая, где обходить гнилые ямы-лывы на дороге. Эти ямы-лывы оставили после себя когда-то трактора, что лезли зачем-то напролом к Пялозеру. Они- то и изуродовали лесную дорогу. Очень может быть, что до того тракторного пастбища путь к Пялозеру был и весел, и светел, а потому, возможно, и меньше было здесь в то время крапивы и не так ядовито вглядывались в тебя из ольховых кустов фиолетовые пронзительные глазки волчьего борца.