У рыбацкого костра

- Да выходите же вы скорее на берег! - закричал Борис дрожащим голосом.

- Нет, теперь он сам не уйдет. Для свободы ему нужна помощь. И рыболов поднял его еще выше… и бросил на глубокое место. Бориса обдало брызгами.

- Да вы что?…

Аспирант с негодованием и отчаянием бросился к рыбе. Она медленно зашевелила плавниками и так же медленно поплыла. Хватая ее, он опустил руки в воду до плеч. Но было уже поздно.Стоя по пояс в реке, Борис повернулся к своему учителю. Лицо аспиранта изображало все, кроме добрых чувств. Профессор поспешил сказать:

- Натешились и хватит. Победители должны быть благородны. Как он боролся! Разве такого мужественного борца вам не жаль употреблять на уху? Да и ловля лосос* спиннингом здесь запрещена. Пусть живет! Осенью, если уцелеет, он даст много потомства.

- Ваш донкихотовский поступок безрассуден! Единичный пример вряд ли кого убедит.

Борис был в таком состоянии, что едва не назвал своего учителя глупцом.

- В темноте даже спичка может освещать большую дорогу. Кроме того, не дело, когда в будущем человеческая жизнь будет полна, а реки пусты. Идемте пить чай, и в путь-дорогу. Сегодня завтрак у нас скудный, но ничего.

Профессор снова насвистывал марш. Глядя на него, аспирант подумал: «Потерянный кусок хлеба не должен омрачать не очень голодного философа».

И его радость, навеянная утренним пением птиц, возвратилась вновь.

(№1, 1950)

Семужий порог

Среди многих интересных вещей, которые обнаружены нами в литературном архиве покойного писателя А. А. Шахова, есть небольшая, весьма поэтическая повесть «Охота ночью», еще нигде не опубликованная. В повести рассказывается о двух художниках, которые отправились весной за Полярный круг, чтобы поймать, нанести на холст все неповторимые, яркие краски чудесной белой ночи. Но эта ночь слишком долго не давалась им, потому что работе мешала чудо-рыба, сильная, серебристая семга.

В повести великолепно выписан северный пейзаж, ярко показаны характеры двух художников. В отрывке, который мы предлагаем вниманию читателей, дана лишь одна сценка из этой повести - приключение у порога на реке Ковде.

Редколлегия альманаха № 12

Отцветала черемуха, на болотах распускала ярчайшие, белее снега, пушки пущица. С каждым днем душистее становился воздух и длиннее зори. Со своим другом я иногда выезжал. Но Василь, уходя писать, к утру чаще всего вместо этюда приносил либо лоха, либо хариусов. Георгий Николаевич работал усердно, и мы выезжали с ним на рыбалку, и то лишь в пасмурную погоду, когда тучи закрывали все краски прозрачной ночи, но, кроме кумжи и лохов, ничего не привозили. Семга не ловилась.

В лучистые и светлые зори, когда мир делался не только прекрасным, но и близким, как друг, как брат, я не осмеливался отрывать Георгия Михайловича от работы и либо ловил хариусов и сигов, либо уходил по берегу Ковды в лесную глушь.

Там иногда я взбирался на скалу, подошвы которой лизал злой поток, и глядел на вздрагивающую порожистую реку, на лесные дали, любовался своеобразием диких мест, и красота их, помимо моей воли, наполняла меня, и тогда я напоминал себе, что нет ничего Лучше жизни и особенно той, которая шагает среди красоты. И это напоминание, и мысль, что для полной жизни человека прекрасное необходимо, как хлеб, и убаюкивающие звуки реки, и недвижимый пахучий воздух, и спокойный свет зари вселяли в сердце тишину, и воспоминания, и мечты, и мысли становились Глубже и острее.

Это были минуты удивительно глубокого покоя, в котором исчезали желания, состояния, близкого к счастью.

И оттого ли, что не заходило солнце и вокруг всегда было светло, или отчего-то другого жизнь казалась прозрачной, как вода в Ковде. И радость этой жизни, радость от северной природы я носил в себе все дни.

Не шевелясь и растворившись в великолепии, что окружало меня, я подолгу стоял на скале и был подобен птице, опьяненной дыханием Уснувшей земли, над которой она тихо-тихо парит.