У рыбацкого костра

Вот и вода блеснула впереди за кустами. Вот и старый плот Марка Алексеевича - плот уже негодный, его давно не затаскивали на берег, и он весь вымок, набух и почти опустился в воду. Этот плот уже не держал человека. Нигде не было и того весла, которое старый рыбак оставлял всегда в стороне от тропы под густой елкой, - лихие рыбачки, захватившие озерко после Марка Алексеевича, видимо, отыскали и куда-то уволокли и его весло.

На озере были новые плоты. Целых три здоровущих, грубо сколоченных, тупых и тяжелых, не то что игрушка-плотик с инициалами прежнего хозяина озерка на одном из бревен - КМА (Калинин Марк Алексеевич).

Я отвел от берега один из плотов и взял в руки спиннинг. Я немного знал это озеро, знал его глубины, утренние и вечерние берега, места окуневые и щучьи. Знал, какие блесны лучше всего здесь по лету, по осени, в солнце и в пасмурный день. Все эти знания по-прежнему были со мной. Я был и теперь внимательно тих к таежной воде, но озеро и на этот раз почти никак не отвечало мне. Я так же выловил всего одну небольшую щучку и так же вернул ее обратно озеру…

- Прости, Чебусозеро! Прости, если сможешь, непорядочных людей! Прости и не отворачивайся разом ото всех - ведь не все люди несут с собой только разор!

Я снова шел по тихой осенней тропе. Возле самой тропы то и дело вставали красноголовые крепыши подосиновики. Но я не брал в этот раз грибы - я оставлял их лесу и лесной тропе, которую когда-то, давным-давно, проложил к Чебусозеру рыбак-стара- тель Марк Алексеевич Калинин…

(№ 48, 1988)

Николай Старшинов

Рыболовные этюды

Первая моя щука

Еще очень рано. Солнце не взошло, хотя и высветило уже вершины огромных ветел и тополей, возвышающихся перед избами, и подновленную церковную колокольню.

А я, держа в одной руке удочку, а в другой - банку с червями, пробираюсь по узкой тропинке между нашим и соседским огородами. Стараюсь идти бесшумно. На цыпочках. Чтобы не услышал моих шагов сосед, дед Монахов, которого в деревне все зовут Шишком.

Я очень боюсь его. У него огромная борода, черная и курчавая. Она занимает все его лицо. Из нее видны только нос и глаза. Нос у Шишка багровый, а глаза темные, колючие, хищные.

Спит он все лето в огороде. Постелил себе солому на крышку погреба, устроил постель. Там и в самую жару прохладно, потому что под крышкой все лето хранятся снег и лед, набитые туда еще в конце зимы. А во льду, в протаявших лунках, стоят запотевшие кринки с молоком, а сверху молока такие холодные и вкусные сливки. Попробуешь - аж зубы ноют.

Шишок здесь и отдыхает в прохладе, и молоко сторожит, потому что ребята могут залезть в погреб полакомиться сливками…

Как бы осторожно ни проходил я по тропинке, дед Шишок обязательно услышит мои шаги. Дверь погреба откроется, и из нее покажется страшная черная борода, и колючие глаза деда вопьются в меня… Жутко!…

Я отвожу испуганный взгляд от Шишка и бормочу сверх- вежливо:

- Здравствуйте, дедушка!… - И припускаюсь бегом по тропинке за огороды, под гору, где течет наша речка Сумерь.

И только вижу, как раздраженно отмахивается от меня рукой дед Шишок, и слышу, как мне вдогонку бормочет сердитые, ругательные слова… Но самое страшное уже позади. Я подбегаю к речке, перебираюсь на другую сторону по глиняной запруде, иду тропинкой по зеленому берегу…

Уже взошло солнце. И ледяная роса, которая обжигает мои босые ноги, переливается, сверкает всеми цветами радуги. По дороге к моему любимому омуту я обязательно останавливаюсь в нескольких местах.

Вот у этого, например, поворота речки. Здесь над самой водой нависли кусты ивняка. Я ложусь на траву и осторожно заглядываю под них. Там, в воде, то и дело вспыхивая на солнце, ходит стая крупной плотвы. Она в нашей спокойной речке пугливая и капризная, разборчивая. Ею можно только любоваться - здесь она почти никогда не берет ни на какую насадку. Вот ниже, на течении, берет, а тут - нет. «Заелась», - говорят у нас в деревне.

Насмотревшись на плотву, я продолжаю путь.

Прохожу мимо маленького заливчика (у нас и сама-то речка маленькая, в некоторых местах ее можно даже перепрыгнуть, правда, есть места и пошире и поглубже). Он зарос кувшинками и осокой. Подкрадываюсь к нему бесшумно, потому что знаю: в нем я обязательно спугну щуренка. Он греется у листа кувшинки на солнышке и, заметив меня, стрелой метнется в русло, оставив на поверхности воды воронку и светлые круги…

На ходу я рву щавель и сурепку. Смачно жую их. Они здесь, у речки, сочные и вкусные.

Но вот и мой любимый бочаг. Он со всех сторон зарос ольхой и черемухой, которые сплошь оплетены хмелем. А между ними стеной стоит крапива. Но у меня к воде давно уже протоптаны свои тропинки - к самым уловистым местам.

Речка здесь коряжистая и глубокая. Над самой водой склоняются кусты ивняка. И вода здесь загадочная, темная - солнце сюда и в самую жару не может заглянуть…

Здесь-то и ловятся мои окуни. Они небольшие, с мою ладонь. Но ведь и сам я еще тоже небольшой - мне всего семь лет. И то еще неполных. Только осенью пойду я в школу, в первый класс…