У самого Черного моря. Книга II

Три «ила» пикируют почти одновременно. Бьют «эрэсами». Реактивный снаряд поджигает одну машину. Со второй тоже что-то неладно. Летчики видят: откидывается крышка люка, на броню выскакивают танкисты. Вартаньян успевает нажать гашетку: пули сметают фашистов на землю. Они бросаются в разные стороны, пытаясь укрыться в воронках от бомб и снарядов, но бесполезно: их настигает крылатая смерть.

Шесть заходов: два танка горят. Три застыли безжизненно. Не меньше полутора сотен гитлеровцев остались лежать на примыкающих к вокзалу улицах.

— С вами, милые, не соскучишься! — буркнул кто-то из летчиков в микрофон, когда в наушниках вновь требовательно и властно зазвучал голос с земли:

— Внимание! Внимание! К городу идут автоколонны немцев! Идут подкрепления!..

— Все ясно, как божий день! — проворчал Данилов.

— Вас не понял! Вас не понял! — донеслось с земли.

— Я говорю, все ясно! Идем на автоколонну.

— Там мощный зенитный огонь.

— Да, но не возвращаться же из-за этого на аэродром.

— Можно подумать, что они встретят нас цветами! — в тон командиру добавил его ведомый Самойленко.

Кажется, действительно, они решили устроить нам праздничный салют! Немцы во что бы то ни стало старались сбить ведущего. На Данилове сосредоточила огонь целая батарея. Ее поддерживала вторая.

— Самойленко! Займитесь той, что у горы… Глухарев, атакуй приморскую…

Казалось, Самойленко и Глухарев шли на верную смерть. Поединок один на один с целой батареей! Арифметика здесь достаточно красноречива. Но выбора у летчиков не было: если они не прорвутся к автоколоннам, если не задержат резервы, десант может быть сброшен в море.

Бьют «эрэсы». Один из них словно бритвой срезает ствол пушки. Мечется орудийная прислуга. Прячется в укрытия. Заход за заходом. Атака за атакой. Вот уже и звенит ветер в разорванных осколками плоскостях «илов». Но Глухарев и Самойленко видят и другое: на дороге горят автомашины — Данилов с товарищами дошли до цели.

А десант все шел и шел на берег. Шел с мужественным решением победить или умереть. Никто не оглянулся на уходящие катера и шлюпки: моряки не допускали и самой мысли о возвращении.

Бывает такой настрой души, когда раз принятое решение не позволит изменить совесть. И дело здесь было не в приказе, хотя они и добровольно пошли бы на смерть, если бы было приказано умереть. Слишком долго копились в солдатском сердце та ярость, та ненависть, которые ждали своего часа. И этот час пришел.

Новороссийск был братом Севастополя, и сейчас неотличимы были их лица: та же неистовость схватки, тот же накал ярости, та же вздыбленная земля, растерзанная, стонущая от фугасов и смертного ливня железа, который обрушили на нее и свои, и чужие.

К 10 часам 16 сентября порт и город Новороссийск были полностью очищены от противника. В этот день вся страна слушала приказ Верховного Главнокомандующего войсками Северо-Кавказского фронта и Черноморского флота:

«Войска Северо-Кавказского фронта, во взаимодействии с кораблями и частями Черноморского флота, в результате смелой операции — ударов с суши и высадкой десанта с моря, — после пятидневных ожесточенных боев… сегодня, 16 сентября, штурмом овладели важным портом Черного моря и городом Новороссийск.

В боях за Новороссийск отличились войска генерал-лейтенанта Леселидзе, моряки контр-адмирала Холостякова, летчики генерал-лейтенанта авиации Вершинина и генерал-лейтенанта авиации Ермаченкова…

Сегодня, 16 сентября, в 20 часов столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует нашим доблестным войскам, освободившим город Новороссийск, двенадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати четырех орудий.

Кораблям Черноморского флота в это же время произвести салют двенадцатью залпами войскам и кораблям, освободившим от немецко-фашистского ига вторую базу Черноморского военно-морского флота — Новороссийск.

За отличные боевые действия объявляю благодарность всем руководимым вами войскам, участвовавшим в боях за освобождение города Новороссийск…»