У самого Черного моря. Книга II

«Ме-109» летают чаще всего на высоте 3000–4000 метров и выбирают удобный момент для внезапной атаки. Длительного боя немцы не ведут. После первой атаки пикированием сверху стараются уйти в глубину расположения своих войск, обычно в сторону аэродрома Багерово.

Опыт показывает, что при встрече с восемью «Ме-109» (обычно они ходят такими группами) лучше всего следует избрать такой метод боя: первая четверка «яков» атакует, вторая — прикрывает. При явном численном превосходстве наших истребителей «мессеры» боя избегают.

Есть определенная система и в методе атак «Ме-109»: обычно они нападают сзади сверху, стремясь зайти в хвост. Все бои проводят на вертикалях. «ФВ-190» ведут бой на горизонталях. Лобовых атак не терпят и сами на них не идут…

Может быть, дорогой читатель, все это кажется тебе несколько скучноватой материей. Но все это было нашей работой, нашими буднями. За всем этим стояли жизни людей и кровь. Слишком много и так нужно было отдавать ее для победы, чтобы еще тратить по-глупому. Ведь высшее мужество состоит не в том, чтобы лихо сложить голову. Нужно, чтобы этой головы лишился враг, а сам ты сохранил и себя и машину для новых атак и ударов. Если, конечно, такие шансы предоставит тебе судьба. Я имею в виду мастерство и отвагу.

«Совершил вынужденную…» «Не вернулся…» «Сгорел…» «Расстрелян в воздухе…» На каждой странице фронтовых записей такие строки. А за строками я вижу живые улыбки, то гневные, то грустные глаза, слышу смех, отчаянные крики «Держись, друг! Иду на помощь!», слышу рокот моторов над спаленной степью и страшный треск разваливающихся в воздухе самолетов.

Какие-то дни нашей жизни мы называем особенно счастливыми. Я знаю: они, воины, были счастливыми. Они, ходившие ежедневно на грани бытия и смерти. Могут сказать — я описываю слишком много смертей. Но разве такое можно назвать просто смертью?

Вот Гастелло
         летит с перекошенным ртом.
Он
   при жизни
           пошел на последний
                                        таран!
Все при жизни!!
А смерть наступила
                            потом…
Горизонт покосившийся.
Кровь на песке.
И Матросов
         на дзот навалился плечом,
Он
   при жизни
            подумал об этом
                                броске!
Все при жизни!!
И смерть
        тут совсем ни при чем…

Я убежден, в бою может умереть трус. Обыватель. Себялюбец. Гибель во имя своей Родины, во имя счастья жизни — то же продолжение жизни. Той, во славу которой мы боремся и побеждаем.

Чайка

Мотор запущен, опробован.

— Нормально, можно летать, — говорит инженер Макеев, стоя на плоскости «яка».

Смотрю в кабину и согласно киваю: стрелки стоят на своих местах. Отрываю взгляд от приборной доски, смотрю в лицо инженера полка. Он улыбается, тоже кивает, спокойно и ободряюще: все, дескать, в порядке, можете быть уверены.

Так он всегда провожает меня, мой инженер. Вроде и не положено быть ему на плоскости командирской машины — техник ведь есть, механик, но так уж у нас повелось: я говорю инженеру свою боевую задачу, он провожает меня в полет. У каждого из нас это вроде морального долга.

Хорошо, когда командир и инженер друзья. Не приятели, а именно боевые друзья. Хоть это и трудно, дружить совершенно разным, если можно сказать, по своему назначению, по своему участию в деле людям. Дело в том, что командиру полка всегда нужны самолеты. Исправные, боеготовые самолеты. А готовит их инженер, для которого это проблема. И такая, что решить ее удается не каждому. Потому что идет война, потому что самолеты возвращаются после боя избитыми, а то и не возвращаются вовсе. Так бывает нередко. Бывает и несколько дней подряд. Поэтому средняя продолжительность жизни машины не годы, как в мирное время, а месяцы, и это не что-то из ряда вон выходящее, это обычное, более того — это закон боевых потерь. А летать, несмотря ни на что, надо. Драться с фашистами надо. И чтобы машины могли летать, а летчики бить фашистов, нужен беззаветный труд коллектива: техников, механиков, мотористов. И прежде всего — организаторский талант инженера, его способность направить силы и ум коллектива, его способность заставить людей трудиться, если надо, — без отдыха, если надо, — под обстрелом врага, под бомбежкой. И что самое главное, не по приказу, а по совести, по чувству долга перед народом, Родиной.

Рабочий день командира полка начинается приказом из штаба дивизии:

— Подготовить двадцать экипажей на боевое задание…

Двадцать, а то и больше. И если командир может ответить четким коротким «Есть!», то пусть он гордится своим инженером, пусть называет его своим боевым заместителем, и даже профессором по технической части, и спасибо ему говорит.

Но Макеев работает не за спасибо. Он просто чувствует долг. Гражданский. Военный. Партийный. Долг перед Родиной. Перед народом. Перед собой, наконец. Может поэтому он и хороший организатор, способный руководитель, думающий инженер.